В практике нашей работы мы обнаружили, что всегда найдутся несколько человек, для которых эта техника не подходит. Когда мы попросили, чтобы для работы с ними нам был дан другой символ, нам было показано, что некоторые из этих людей принесли с собой эмоции гнева из своих прошлых жизней, и произошло это довольно странным образом. Существа, символизирующие гнев для этой группы людей, в большинстве случаев имели образ не Дракона, а диких зверей из семейства кошачьих, таких как львы, тигры или леопарды. В отличие от Дракона, символизирующего гнев, запускным механизмом которого было неудовлетворенное желание, образ диких животных в человеке был тесно сопряжен с инстинктом выживания, борьбой за жизнь и включением таких состояний, как паническое чувство страха, связанное с насилием, гибелью, лишением жизни, убийством, смертельной опасностью и другими кризисами подобного рода. Приступы гнева в данном случае возникают на чисто инстинктивном уровне, и его жертвы не в состоянии осознать, по какой причине это с ними происходит: они в буквальном смысле беспомощны, когда оказываются в его цепкой хватке. В некоторых случаях это объясняется тем, что в одной из своих прошлых жизней на них напало какое-то дикое животное, и в тот момент они испытали настолько сильный испуг, что сила этой всепоглощающей эмоции страха явилась порталом, открывшим их на тонком плане полному отождествлению или слиянию с этим животным. В других случаях эти люди в своем прошлом воплощении были первыми христианами, которых приносили в жертву на римских аренах, отдавая их на растерзание диким животным в те времена, когда из этого устраивали всеобщее зрелище для развлечения людей. Нам было показано также, что перед каждым представлением этих диких животных не только морили голодом, но и пытались всячески раздразнить, привести их в ярость и довести буквально до бешенства, нанося им телесные повреждения и причиняя сильную боль. Форсированные таким образом энергии насилия и агрессии во время этих представлений были настолько всепоглощающими, что полностью заглушали все остальные чувства, к тому же они нагнетали в зрителях сильное сексуальное возбуждение, поскольку те отождествляли себя с агрессивной мужской энергией, одерживающей верх над своей слабой жертвой. Толпа, наблюдавшая за этим неистовым зрелищем, получала садистское удовольствие, наблюдая, как этих беспомощных, принесенных в жертву людей раздирали на части дикие животные. Тысячи и тысячи зрителей были открыты этому выставленному напоказ чувству звериной ярости, сливаясь с ним на тонком плане, и благодаря своей сильной эмоциональной реакции на него они принесли его как часть самих себя в свои последующие жизни, так же как и те смотрители животных, в обязанности которых входило дразнить и мучить животных перед представлением, для того чтобы вызвать в них ярость и бешенство.
Таким образом, эти преисполненные страха люди хранят в себе как часть самих себя образ диких, нападающих на человека хищников, с которыми они когда-то себя отождествили, и их животная или инстинктивная природа вместо образов домашних прирученных животных, таких как кошка или собака, например, которые, как правило, являются символическим отражением инстинктивного начала в человеке, образно представлена этими хищниками.