Цветные и восточные нации наполняют Студенческий дом строптивостью и злостью. Даже в казенной печатной литературе Студенческого дома я нашел следующее место: «Международные гости ведут постоянно споры, и часто они приглашают своих американских хозяев послушать, как о них думают другие народы. Швейцарец задает американцу вопрос: почему они так ненавидят негров, когда среди негров так много артистов и людей одаренных? Китайцы говорят об американской эксплоатации китайских детей в Ухане и Шанхае. Они называют Америку „жадным Шейлоком“ среди угнетенных народов. Индусы насмехаются над миссионерами, которых американцы посылают в огромную Индию вести пропаганду. Корейцы сшибаются с японцами. Даже филиппинцы критикуют американский режим на острове Люсоне».
Мы, двое русских, прямо из СССР, занимали в Студенческой доме особенное место. Индусы, китайцы и корейцы постоянно подходили к нам с таинственными лицами и спрашивали о том, действительно ли мы дали полную свободу турецким и финским, монгольский и бурятский и всяческий иным республика… «Пусть вы большевики, — говорили они, — но что из того? Вот американцы и англичане совсем не большевики, а что в них проку?»
Молодой и восторженный друз из Ливанских ущелий с места в карьер предложил нам заключить союз и послать друзам десант на помощь против французов.
Десант вообще высаживается на морской берегу, а друзы обитают в горах. «Ничего, как-нибудь», — упрямо твердил друз на мои возражения. Он плохо говорил по-английски, и понимать его было трудно.
Араб из Ирака под страшный секретом сказал мне, что он хочет поехать учиться в Москву, если я ему обеспечу стипендию.
Эти наивные речи мелкобуржуазных студентов цветнокожего Востока были наглядными свидетелями того неотразимою влияния, которое имеет на разных земных континентах национальная политика Советской России среди этих бесчисленных народов, — и малых, и средних, и огромных, которых европейцы упрямо стараются держать на задворках, на второстепенной положении, а они неутомимо выбиваются вперед и стараются стать самым первый сортом, не хуже своих победителей.
Такова экономическая и социальная база вместе с соответственной идеологией той культуры, которую создала в начале XX в. американская сверхбуржуазия. Но самой любимой и привычной идеологической формой для этой культуры, по крайней мере на верхах, до сих пор остается религия.
По этому поводу Энгельс писал: «В такой самобытной страна, как Америка, развившаяся без феодальною прошлого, чисто буржуазный путей, но без поверки перенявшая из Англии целую массу идеологии, унаследованной из феодальной эпохи, как например английское обычное право, религия и сектантство, и где настоятельная необходимость практической работы и концентрация капитала породили всеобщее, теперь лишь исчезающее из среды образованных общественных слоев презрение ко всякого рода теории, — такой стране люди могут осознать свои собственные общественные интересы, лишь совершая ошибки за ошибками».
И в другом месте: «По серьезный исторический причинам американцы страшно отстают во всех теоретических вопросах; хотя они не переняли у Европы никаких средневековых учреждений, но зато вывезли оттуда массу средневековых традиций, религию, английское обычное (феодальное) право, суеверие, спиритизм, словом, всевозможные нелепости, которые непосредственно торговле не мешали, но отлично годятся для затемнения масс».
«Упорство янки, слегка подогревающих даже шарлатанство, есть следствие их теоретической отсталости и свойственною англо-саксонской расе презрительною отношения в теории вообще. За это они наказываются суеверным отношением ко всякого рода философской и экономической бессмыслице, религиозным сектантством и нелепыми экономическими экспериментами, пользу из которых извлекают известные буржуазные клики». (Выписки взяты из сборника «Мысли К. Маркса и Ф. Энгельса о религии», отдел «Письма Маркса, Энгельса и др. к Зорге». Энгельс 1867–1883, до смерти Карла Маркса, стр. 379–380.)
Дальнейшее изложение представит обильные подтверждения этих мыслей Энгельса.