Развернувшись в направлении резко выброшенной руки ведущего, камера поймала в объектив три слегка мерцающие голографические фигуры, не преминувшие сообщить свои оценки. Две семерки, и девятка, среднее — семь и семь десятых из десяти баллов. Странно, до заморозки я не особо жаловал подобные мероприятия на нашем телевидении, а процедура выставления оценок с комментариями каждого члена жюри была таким же поводом переключить канал, как пресловутая рекламная пауза… Но что же случилось со мной сейчас? Почему я ловлю каждое слово, почему, вдобавок, недоволен оценкой? Какое мне по большому счету дело? Так нет же, я возмущен, ибо ребятам МАЛО ПОСТАВИЛИ! А мне, видите ли, понравилось…
Этим своим состоянием я был сродни бедуину, после похода по пустыне забредшему в оазис. Он, бедуин, жадно припадет губами к животворящему источнику не в силах остановиться, не веря своему счастью. То ли дело житель среднестатистического мегаполиса моего времени. В его распоряжении «много воды из-под крана»; он может отведать живительной влаги в любой момент и потому потребляет ее относительно небольшими дозами. Напиваться впрок ему совершенно необязательно.
Я неотрывно смотрел «Танцы в невесомости», продлившиеся около часа, затем еще несколько минут послушал интервью с каким-то местным деятелем. Разговор зашел на тему, знакомую мне по выпуску новостей — конфликт между системами Альфа и Проксима Центавра. И деятель, и ведущий сошлись на том, что урегулирование весьма вероятно, причем в ближайшей перспективе. Конфликтующие стороны, знаете ли, не имеют возможностей для ведения полномасштабных боевых действий, а локальные стычки быстро надоедают в силу своей затратности.
Что касается Гриши Весельчака, то он моего интереса не только не разделял, но даже воспринимал как крайнюю форму предательства. Оторвавшись ненадолго от экрана, я поймал взгляд, полный осуждения. Так попавший в плен советский партизан мог смотреть на полицая, в мирное время бывшего его соседом.
— Чего надулся как мышь на крупу? — попытался я разрядить обстановку банальной остротой, но не тут-то было.
— Ты один из НИХ, — уверенно, и отнюдь не веселым голосом заявил Весельчак, — я правильно понял?
— Нет! — воскликнул я таким тоном, будто от моего ответа зависело все на свете, — неправильно ты понял…
— Будешь по привычке настаивать, что ты технофоб? — голос Гриши теперь звучал как шипение змеи, — а вот глюк тебе, тяжелый и длительный. Уж больно ты быстро здесь освоился. Как у себя дома. Да посади сюда настоящего технофоба, дикого и с дубинкой… Он не будет пялиться на движущиеся картинки с мордой как у меня в «камере удовольствий». Ведь у технофобов нет таких… картинок, верно? Это первое. Второе: если бы ты и впрямь пришел к нам от технофобов, обратно бы они тебя точно не пустили. Слышал, что они сказали про винтовку Голема?
Мертвяцкая штука. Никогда, никто из нас, не возьмет в руки эту мерзость.
— Если одна винтовка — мертвяцкая штука, то кто тогда носивший ее человек? И я, кажется, понимаю, почему ты у нас диверсию готовил. Технофобы нам по большому счету не враги, а ЭТИ…
— Да хватит! — рявкнул я, и Гриша заткнулся, видимо, вспомнив, как я ему врезал, — разве не понимаешь, что я такой же пленник как и ты? Я их остановить пытался…
— Плохо пытался, — буркнул Весельчак, — прикидывался, поди. Им зачем-то понадобился Голем, но он не в том состоянии, чтобы говорить. Наверное, я для них как запасной вариант.
— А как насчет меня? — с ехидцей поинтересовался я, — каково мое место в твоей версии?
— Разговариваешь меня. Чтобы я все выболтал, а ты бы передал. А может мы тут разговариваем, а нас подслушивают…
— Ну, ты что, Гриша! Глючить изволишь, как у вас говорят? Сколько я был в вашем строю? Месяц, больше? Вряд ли ты знаешь что-то, чего я не успел.
— Ладно, ладно. Умник нашелся, — сдал назад Весельчак, — лучше бы придумал как отсюда выбраться.
— Куда мы денемся с подводной лодки? Знаешь такую пословицу? Хотя куда тебе… Даже если бы мы каким-то чудом открыли дверь, далеко бы сбежать не удалось. Мы в космосе, понимаешь? До нашей Земли — миллионы километров безвоздушного пространства. А тут, по крайней мере, жить можно.
— Жить? Не уверен. Тут вообще кормят? — последнюю фразу он буквально выкрикнул, надеясь, что кто-нибудь, ответственный за наше содержание, его услышит, — я голоден, как мутант после случки.
Нас накормили. То ли в плановом порядке, то ли Гришин «крик о помощи» дошел до адресата. Так или иначе, минут через двадцать из стены над столом выдвинулся небольшой ящик, в котором помещались две тарелки каши (похожей на овсяную), два стакана темного горячего напитка (то ли чай, то ли кофе), а также несколько фруктов, мне незнакомых. Были они продолговатыми как бананы, и, при этом, имели сине-зеленую тонкую кожуру и сочную, как у яблок, мякоть. Видимо, что-то инопланетное.
На свою порцию я накинулся жадно, со зверским аппетитом, и разделался с ней минут за десять. Что касается Весельчака, то он даже не сразу понял, что нужно делать. Не распознал человек, всю жизнь питавшийся полужидкой синтетической массой, еду в содержимом выдвижного ящика. Лишь заметив, как я работаю пластиковой ложкой, Гриша проделал несколько аналогичных движений в своей тарелке — без тени энтузиазма, словно в этой каше сам себе могилу копал. Так он и ковырялся, даже когда я, насытившись, по старой привычке лежал на кровати животом вверх.
За этими занятиями и застал нас нежданный гость. Возможно, правильнее было бы называть его хозяином, но суть от этого не менялась.
Человек, посетивший место нашего заключения, был одет в такой же костюм, как и сотрудники космопорта, только темно-серого цвета. Коротко стриженный, с изрядной сединой среди черных волос, он не выглядел старым, а напротив, оставался стройным и подтянутым.
— Приятного аппетита, — произнес он, обращаясь к Грише. Тот едва удержался, чтобы в ответ не запустить тарелкой с недоеденной кашей. Но все-таки удержался. Видимо, внял моим словам насчет подводной лодки.
— Когда нас выпустят? — а вот от вопроса ребром, причем «в лоб», да, вдобавок, с кашей во рту, удержаться мой товарищ по несчастью оказался не в силах.
— Зависит от вас, — коротко ответил посетитель.
— И что от нас требуется? — подал голос я.
— Вначале объясню ситуацию. Видите ли, с объектом вышла неожиданная накладка…
— С ОБЪЕКТОМ?! — от возмущения Гриша Весельчак даже выплюнул непрожеванную кашу. Хорошо, что она упала обратно в тарелку, — почему, сожри вас мутанты, вы называете нашего боевого товарища «объектом»? Знаете, что у него есть имя?
— Знаю, — вздохнул посетитель, — сам придумал.
— Что?! — теперь уже я, не взирая на сытое благодушие, повысил голос, — ЧТО вы придумали? Для чего?
— Имя, фамилию, легенду, — ничуть не смущаясь, перечислял посетитель, — вы знаете, что такое «киборг», молодые люди?
— Ага, — ответил я, — это наполовину машина, наполовину живой организм.
— Насчет половины вы, допустим, преувеличиваете. Живого организма в Големе было гораздо больше, чем технических устройств. В противном случае, это нарушило бы всю конспирацию.
— Глюк, — заявил Гриша, — мастер… или, как вас там?
— Герберт. Герберт Иващенко, — представился посетитель.
— Так вот, Герберт Иващенко, вы глючите самым явным образом. Да будет вам известно, что Голем, он же Яков Розовский — человек из Пантеона. Его заморозили давным-давно, лет эдак тыщу назад, а до этого он воевал за какую-то тогдашнюю страну. Измаэль, кажется.
— Израиль, — поправил я.
— Часть конспирации, — усмехнулся Герберт, — неужели непонятно? Все эти воспоминания мы заложили в мозг объекта. Вплоть до эпизода с выходом из… как вы это называете?
— Пантеона, — буркнул Гриша.
— Вот-вот. Мы ведь, прежде, чем засылать резидента, несколько месяцев проводили оперативную разведку. Достаточно, чтобы понять функцию Пантеонов. Для верности захватили одного из только что размороженных людей и допросили его. Полученные сведения легли в основу ложных воспоминаний Голема. Кстати, вы сами не догадались? Его позывной ведь со смыслом. Знаете, что такое голем из иудейской мифологии? Искусственно созданное существо, форма без содержания… Впрочем, я сомневаюсь, что на Земле остались образованные люди.