и оставался до самой смерти личным другом Бухарина (между прочим, на похоронах Покровского в 1932 году на Красной площади от имени ЦК, как официальный оратор, выступил именно Бухарин с большой речью, в которой он, воздавая дань покойному как ученому, назвал Сталина "фельдмаршалом пролетарских сил"), объявив собрание актива открытым, огласил необычную повестку дня: "Теоретические ошибки т. Бухарина и его школы". Этим, вероятно, объяснялось и то, что, нарушив обычный в подобных случаях порядок, Покровский не стал держать в качестве председателя вступительную речь, а тут же предоставил слово Л. Кагановичу. Шумный зал Коммунистической академии замер. Каганович начал издалека. "Ленин ратовал не за всякую науку, а за науку партийную, большевистскую. Ленин не признавал никаких авторитетов, когда речь идет об интересах марксизма. Ленин, как никто, умел громить врагов и бить друзей в борьбе за марксистскую науку. Вспомните "Материализм и эмпириокритицизм"... Если мы хотим быть достойными учениками Ленина, то и мы должны быть беспощадны к тем из нашей среды, кто думает учить не только нас, но и Ленина... После смерти Ленина никто не может претендовать на роль нашего учителя в вопросах марксизма - у нас есть только один учитель,- это ленинизм и одна лаборатория ленинской политической и теоретической мысли ЦК. Однако в наших кругах есть горе-теоретики, которые думают, что ключи от марксизма-ленинизма находятся в их собственном кармане. К этой категории горе-теоретиков относится и Бухарин с его школой..."
В эти минуту по длинному залу академии к столу президиума собрания бесшумно направились несколько человек, на ходу кивком головы обмениваясь приветствиями с присутствующими. В аудитории слегка зашевелились. В некоторых уголках наступивший было шепот перешел в громкий разговор. Кто-то с галереи растянутым басом крикнул: "Да здравствует любимец и теоретик партии товарищ Бухарин!"
- Простите, Лазарь Моисеевич,- сказал один из вошедших подчеркнуто ироническим тоном,- кажется, я прервал ваши ученые изыскания на самом интересном месте.
Это был Бухарин.
Не только как член Политбюро, но и как член президиума Коммунистической академии, он занял пустующее место Кагановича в президиуме. Покровский был явно смущен, но его помощник по собранию Адоратский призвал галерею и зал к тишине, а Каганович, демонстративно обращаясь не к Бухарину, а в зал, крикнул грубо и официально:
- Вы ошибаетесь еще раз, товарищ Бухарин, если умаете, чтобы кому-нибудь было интересно копаться в авозе, не находя там ни разу жемчужины.
Бухарин ответил:
- Значит плохие вы ассенизаторы!В зале раздался дружеский смех.
Было видно, что внезапное появление Бухарина и его друзей явно испортило увертюру Кагановича к предстоящим докладам "Об ошибках школы Бухарина".
Хотя и не предполагалось, что Каганович будет говорить по существу об "ошибках" Бухарина, а скорее ограничится лишь политически-принципиальной стороной дела, я заметил, что Каганович начал нервничать, перескакивая с одного вопроса на другой.
Еще во время продолжающейся его речи кто-то из членов президиума, кажется Шкирятов, отлучился из зала и направился в кабинет председателя президиума академии. Едва Каганович закончил свою речь, как вернувшийся Шкирятов подошел к нему и что-то прошептал на ухо. Каганович взял под мышку лежащий перед Бухариным свой тяжелый "наркомовский" портфель и быстро направился вместе со Шкирятовым в тот же кабинет. Произошла заминка. На этот раз не только Покровский, но, видимо, и Адоратский не знал, как быть дальше - дать слово кому-нибудь или ждать возвращения Кагановича и Шкирятова. С галереи начали кричать:
- Дать слово Николаю Ивановичу!
- Просим товарища Бухарина!
Бухарин добродушно улыбался, кивая головой в сторону кабинета: "подождем, мол, возвращения начальства".
Но начальство не возвращалось, зал требовал продолжения собрания, а галерея неистовствовала.
- Дайте слово Николаю Ивановичу!Вернувшийся Шкирятов успокоил зал:
- Николай Иванович, вас просят к телефону!Бухарин вышел из зала.
В кабинете у Бухарина произошел довольно продолжительный разговор по телефону со Сталиным. Запись этого разговора была приложена к делу "группы правых", когда оно разбиралось впервые на февральском пленуме ЦК 1929 года. Я постараюсь воспроизвести смысл этого разговора, не ручаясь, конечно, за текстуальную точность.
Сталин: ЦК считает нецелесообразным ваше присутствие на теоретической дискуссии, дабы последняя не приняла политического характера.
Бухарин: Каганович уже придал ей политический характер, к тому же присутствие почти всего аппарата ЦК говорит менее всего о ее "теоретическом" характере.
Сталин: Каганович присутствует там не как представитель ЦК, а по персональному приглашению Комакаде-мии, другие явились тоже по приглашению академии, членом которой являетесь и вы.
Бухарин: Однако я являюсь и членом Политбюро, а Политбюро не выносило никакого решения даже о "теоретической дискуссии". Как это могло случиться, что Каганович без ведома ЦК самолично открывает какую бы то ни было дискуссию?
Сталин: Видимо, инициатива исходит не от Кагановича, а от самой академии. ЦК ведь не может запретить ученому учреждению вести ученые споры, если бы даже они касались нас с вами, членов Политбюро. Но вы своим присутствием там, как член Политбюро, можете отрицательно влиять на свободу дискуссии, раз она уже началась. Поэтому я снесся с другими членами Политбюро и мы договорились, что вам лучше покинуть собрание, чтобы оно действительно не приняло и политического характера.
Бухарин: Во-первых, все ли члены Политбюро вашего мнения, во-вторых, распространяется ли это пожелание и на других членов ЦК - Кагановича, Позерна, Кри-ницкого, Стецкого, Ярославского, Шкирятова?