— Вам прикурить?
Веселый молодой голос, очки в массивной черной оправе, как у давешнего прохожего. Нет, к счастью, не были знакомы. Он не курил давно, но чего не сделаешь ради конспирации. Очкастый был не один, а с приятелем, очень похожим, но без очков и без сигареты.
— Слушай дальше! — сказал приятель и раскрыл книжку, обернутую в распечатку с перфорированным краем. — Постепенно, видимо, от утомления, речь его приобретала все более явственный кошачий акцент. «А в поли, поли, — пел он, — сам плужок ходэ, а… мнэ-э… а… мнэ-а-а-у!.. а за тым плужком сам… мья-а-у-а-у!.. сам господь ходэ или бродэ?..»
Очкастый хохотал так, что пепел сыпался мимо консервной баночки. Чтец тоже давился смехом. Но сигарета закончилась раньше, чем глава. «Ладно, идем. Я тебе потом ее дам». — «Когда?» — «Потом!» — со значением сказал обладатель книги.
Народу становилось все больше, сотрудники института один за другим с топотом сбегали по лестнице — многим, видимо, с утра пораньше занадобился отдел ТО. Что было не так, как в его времени? Интерьер почти не изменился, мода в этом здании — тоже: белые халаты, да и брюки с рубахами, кажется, в 2002-м донашивали все те же… Возраст, конечно. Чуть ли не каждому, кто пробегал мимо, можно было дать около тридцати. Именно они потом станут зубрами и старперами, и при них в полупустом здании будет копошиться мелкий и крупный молодняк, студентики и аспиранты, рассылающие анкеты и куррикулюм-витэ по Страсбургам и Массачусетсам, тридцатилетних же и сорокалетних почти не будет. Да, возраст. И бодрая суета вокруг. Конференция, что ли, подумал он, или чей-то юбилей? И тут же вспомнил, что так было всегда — каждый день. Полно народу, очереди в каждой из четырех столовых, борьба за рабочее пространство в лаборатории…
На него с любопытством глянула молодая особа — лет двадцать пять, без макияжа, на затылке сооружен начес. Узнала? Каким образом?..
— Вам плохо?
— Мне? Нет-нет. Просто задумался. Один момент… — Он запустил пальцы в карман ковбойки — хоть бы был здесь… Ага, вот: квадратик стикера с котенком. — Вот. Это для вас из одной далекой страны.
— Ой, спасибо. У вас пуговица на рубашке оторвалась!
Хихикнула и убежала.
Спасибо, сказал он ей вслед. Девчонка такая веселая. Влюбилась, наверное. И ребята с книжкой тоже, и Туманян… У нас такие довольные физиономии бывают только на фуршетах… «Скажу, что ты кретин. — Почему? — Где у тебя тут турбуленция?.. — Стой, стой… — Нет у тебя турбуленции. Вот я и говорю: кре…» — собеседники скрылись за дверью в коридоре. Да-а. А второй-то не обиделся. Ничто, как говорится, не слишком: ни радость, ни откровенность, ни критика. Не принята была политкорректность, и дурака называли дураком, а не представителем интеллектуального большинства… Я-то думал, это аберрации памяти — что прошедшее время представляется много радостней настоящего.
Глупо выходит. Ведь это же мой институт, и я теперь чужой на этом празднике жизни. Чужой среди своих. Этот мир меня больше не примет.
…А собственно, почему нет? Можно симулировать потерю памяти. Как это делается — просветился в свое время. Ну не съедят же меня! Положат в больницу, накачают уколами… пусть: даже если я буду рассказывать чистую правду, примут за бред. Если честно перескажу им события последних двух-трех лет своей жизни, даже самый патологически бдительный сотрудник органов в такое не поверит. В дурку можно загреметь? Да вряд ли. Просплюсь от укола и продемонстрирую полную ремиссию: простой советский человек, знать не знаю никаких российских президентов, никаких депутатов от компартии в нижней палате Думы, никаких персональных вычислительных машин и отношусь к подобному бреду критически. Пускай сочинят мне биографию, оформят документы. Устроюсь работать, получу диплом на вечернем или сдам экстерном, если сейчас это практикуется. Сюда, ясное дело, с перерывом в биографии не возьмут, но, скажем, в Крольчатник… Да хоть обозревателем в «Науку и мысль», хоть тушкой, хоть чучелком, но здесь! Среди своих!
Вдруг он понял, что обдумывает это на полном серьезе.
Все-таки спятил. Влияние хроноперехода на нейронный метаболизм… Нет, ну чем черт не шутит? Сейчас же уйти, сделать то, зачем приехал, а потом — взять ломик и несколькими ударами обезвредить дивное творение гениального механика. А можно и без ломика и без лишнего пафоса — как-никак, жалко коллекцию, просто по-тихому демонтировать, а потом уже идти сдаваться, звонить по 02 и 03. Ну и что, что работать без компьютеров; намучаюсь с черновиками, отвык уже «печатать», а не «набирать», от машинки руки будут болеть — наплевать. Вот если историю партии снова придется учить, это хуже. Да, может, и не заставят: кому это надо — насиловать датами съездов слегка ненормального пожилого студента-вечерника, сдавал бы физику с математиками, и ладно. В крайнем случае приду с коробкой конфет… или нет, это практиковалось позже. В общем, прорвемся.