Потрогала лоб – холодный. Горло не болит. Нет даже малейшего намёка на возможный безобидный насморк. После вчерашней ночи Настя рассчитывала как минимум на жёсткий бронхит и температуру под тридцать восемь, однако ей не досталось даже лёгкого недомогания.
– Ты ещё не встала? – спросила Ольга у дочери, внезапно появившись в комнате: только что завтрак объявляла – и уже тут. – Как себя чувствуешь? Покажи горло.
Настя покорно, как в раннем детстве, закатывала глаза, открывала рот и высовывала язык, пока мама, надев очки, серьёзно рассматривала простуженное горло и опухшие гланды.
– Ну надо же… – удивлённо произносила Ольга, снимая очки. – Всё в норме. Любой человек, просидевший ночь в таком холоде, подхватил бы как минимум ОРЗ с осложнениями, а у тебя, Аська, даже насморка нет!
Настя виновато пожимала плечами и опускала глаза. Ольга основательно потрогала её лоб, по-разному прикладывая ладони.
– Холодный… – ещё более удивлённо сказала она. – А глаза больные. Как у побитой собаки…
– Не надо о собаках, – подала голос Настя и наконец встала с кровати.
* * *…Настя знала теплоход, наверное, даже лучше, чем саму себя. Знала каждый винтик, каждый угол, каждую лестницу, знала всё. Утром и днём экскурсии, вечер – концерты, которые Ольга с Настей иногда вели вместе. А вокруг – море людей, в котором можно утонуть. Всё спокойно и размеренно.
За пятнадцать лет Настя много раз была в Касимове. Если для матери это было работой, то ей не было необходимости выходить в город. Его она тоже как будто наизусть выучила, и он давно не представлял для неё интереса. Настя включила мобильник, сама не понимая, зачем она это делает. Увидев привычное сообщение о поиске сети, Настя облегчённо вздохнула и выключила его. «Дима-а, у нас ещё есть пиво?» – резковатый женский голос из той же каюты. Нет сообщений, нет звонков – нет и проблем. Как же надоело ей за эту последнюю неделю, что она провела в Волгограде, отвечать на эти бесконечные звонки с дурацкими вопросами о том, как дела, как настроение, и всё такое! Ну какое могло быть настроение у двадцатилетней девчонки, расставшейся две недели назад с парнем после двухлетних отношений? По большей мере – ей просто хотелось сдохнуть. Так вот, не вставая с этой постели, в этой каюте. Просто сдохнуть под лёгкую качку в Рыбинском водохранилище. По меньшей – чтоб оставили в покое и ничего не спрашивали.
Единственное, что её увлекало, – это море людей на теплоходе. За неделю так привыкаешь к этим лицам, всё время мелькающим у тебя перед глазами, что думаешь, будто расставаться будет больно и грустно, обещаешь не терять связь, общаться, думаешь, это навсегда, а потом понимаешь: это всего лишь фантом. Иллюзия чувств, ложная проекция виртуального на реальное. Настоящая грусть и настоящая боль совсем другие. «Трёхмерные…» – сказал чей-то голос в голове у Насти. Это была Машка. Настоящие чувства, неважно какие, любовь или боль – трёхмерны.
* * *В одиннадцать Настя забралась на верхнюю палубу, окрашенную в голубой цвет, и, постелив большое махровое полотенце, легла под жгучие лучи солнца. Через полчаса она начала испытывать лёгкое горячее покалывание на бёдрах и плечах. Пощипывание первого загара в начале июля. Дни тянулись долго, а лето представлялось теперь огромным и бесконечно ослепительным от солнца. Иногда ей казалось, будто Макс был уже давно, где-то в прошлой жизни, лет двадцать назад. Будто это была вовсе не она, а потом понимала, что пролетело всего-навсего две недели.
Солнце ушло за облако, значит, можно открыть глаза, не боясь, что ослепнешь от невыносимого блеска и света.
– Из-звините, – сказал кто-то за её головой. Настя неловко обернулась. За ней стоял коротко стриженный мужчина лет тридцати, в растянутых тренировочных штанах тёмно-синего цвета и мятой белой майке. То ли пьяный, то ли «с похмелюки», как выражалась буфетчица в университетском кафе. – Вы не з-знаете, во сколько мы отплываем?
– Полпервого, – ответила Настя, снова закрывая глаза.