Героическая смерть Богданова вызвала широкий отклик среди советской общественности. Н. К. Крупская в теплом письме к жене А. А. Богданова высказала ей глубокое соболезнование.[81] Со статьями, посвященными памяти А. А. Богданова, выступили многие видные деятели Коммунистической партии и советской науки и культуры — Н. И. Бухарин, И. И. Скворцов-Степанов, Б. В. Легран, П. Н. Лепешинский, А. В. Луначарский, Н. А. Семашко, В. М. Фриче и др.
Постановлением Совнаркома РСФСР от 13 апреля 1928 г. Государственному научному институту переливания крови было присвоено имя А. А. Богданова.
А. А. Богданов похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
От автора
К этому изданию я не даю отдельного предисловия; его заменит предисловие, написанное для немецкого перевода книги, и достаточно, я думаю, вводящее в сущность ее задач.
Несколько замечаний по поводу имеющейся до сих пор критики этой работы мне показалось целесообразнее отнести к концу книги, в виде особого приложения.
А. Богданов
24 сентября 1924 г.
Предисловие к немецкому переводу
Весь опыт науки убеждает нас, что возможность и вероятность решения задач возрастают при их постановке в обобщенной форме. Если бы вопрос о расстоянии, положим, от Земли до Луны решался только как самостоятельный, частный вопрос, он, конечно, до сих пор не нашел бы себе ответа. Но несравненно более общая задача — о расстоянии недоступного предмета — была геометрически решена много веков тому назад, а вместе с тем дан был метод и для этой частной, она стала принципиально разрешимой. Когда тира Гиерон поручил Архимеду проверить состав короны, в которой подозревал замену серебром части золота, выданного на нее ювелиру, то и сверхгений Архимеда оказался бы бессилен, если бы усилия его мысли не отрывались от непосредственных данных задачи. Но он заменил ее другой, обобщенной, не связанной конкретными данными, — об определении удельного веса тел какой угодно формы, и, решив эту, получил возможность справиться не только с той, которая была задана, но и с бесчисленными другими подобного типа. Так и вся огромная познавательная и практическая сила математики опирается на максимально обобщенную постановку вопросов.
Все это вполне естественно. Обобщение в то же время есть упрощение. Задача сводится к минимальному числу наиболее повторяющихся элементов; из нее выделяются и отбрасываются многочисленные осложняющие моменты; понятно, что решение этим облегчается; а раз оно получено в такой форме, переход к более частной задаче совершается путем обратного включения устраненных конкретных данных.
Так мы приходим к вопросу об универсально-обобщенной постановке задач. Это и есть наша постановка.
Она должна охватывать все реальные и возможные задачи — и познавательные, и практические. Здесь лежит различие со всеми прежними точками зрения, не только специально-научными, но и так называемыми, «философскими», в самом широком значении этого слова.
Философия стремилась к универсальному объяснению существующего, стремилась к универсальному руководству жизнью. Это были задачи всеобщего масштаба, но в них не заключалось идеи всеобобщающего метода, относящегося и к этим, и ко всяким частным задачам. Не возникла она и тогда, когда философия стала принимать методологический характер, облекаться в формы «гносеологии», либо даже «общей методологии». Тут всегда подразумевалось, что теория и практика по методу принципиально различны и с этой стороны сведения к единству не допускают.
Впрочем, в диалектике Гегеля можно, пожалуй, видеть неясно выраженную тенденцию такого сведения. Диалектика для Гегеля универсальный метод действенного саморазвития Мирового Духа, которое есть его «Praxis» и в то же время его самопознание. Но, конечно, ни Гегель, ни гегелианцы не видели в диалектике способа решения непосредственных жизненно-практических задач, например техники, хозяйства, быта; она должна была освещать и освящать реальные решения, но не служить прямым подходом к ним. Даже материалистическая диалектика — в общем и целом — остается на той же позиции, по существу объяснительной; лишь для социальной борьбы она у Маркса приняла в известной мере и директивно-практический характер: для ускорения хода развития надо поддерживать, усиливать выступающие в нем реальные противоречия, осознавая их и распространяя это осознание на классовый коллектив, оформляя их организационно в коллективе. Однако и здесь диалектика объективного развития не играет роли подобной, например, математике, роли орудия для планомерного исследования и решения задач; в лучшем случае, достигнув решения обычными, частными методами, его затем подводят под диалектическую схему{1}.
Но возможна ли действительно универсальная постановка задач? Если мы будет брать их в таких разнородных областях, как, положим, техника и право, элементарная арифметика и философия, формальная логика и искусство, — что между ними окажется общего, кроме словесного символа, кроме того, что все они — «задачи»?
В этом суть дела. Углубленное исследование обнаруживает, что в понятии «задачи» скрыто гораздо больше, чем принимается обыденным мышлением. Всякая задача может и должна рассматриваться как организационная; таков именно их всеобщий и постоянный смысл. Раскроем его в основных чертах.
Какова бы ни была задача — практическая, познавательная, эстетическая, она слагается из определенной суммы элементов, ее «данных»; самая же ее постановка зависит от того, что наличная комбинация этих элементов не удовлетворяет то лицо или коллектив, который выступает как действенный субъект в этом случае. «Решение» сводится к новому сочетанию элементов, которое «соответствует потребности» решающего, его «целям», принимается им как «целесообразное». Понятия же «соответствие», «целесообразность» всецело организационные; а это значит выражающие некоторые повышенные, усовершенствованные соотношения, подобные тем, какие характеризуют организмы и организации, соотношение «более организационное», с точки зрения субъекта, чем то, какое имелось раньше.
Это относится безусловно ко всем, действительным и возможным, задачам. Надо ли построить дом — это осуществимо только потому, что имеются налицо необходимые элементы, т. е. дерево, камень, известь, стекло, топоры, пилы, молотки и другие орудия, рабочая сила плотников, каменщиков и проч.;
и осуществимо только таким путем, что элементы соединяются и разъединяются, приводятся в новые сочетания; а конечный результат — здание — характеризуется такой связью и соответствием своих элементов, что заключает в себе нечто большее, чем то, что было в них первоначально дано, именно повышение гармонии между людьми и их физической средой, — представляет, следовательно, с точки зрения людей, «организованную» систему. Надо ли организовать предприятие, отряд, учреждение — налицо должны быть необходимые человеческие, технические, идеологические элементы, и дело сводится к последовательным их комбинированиям, пока не получится новое организованное целое. Выступает ли потребность создать научное объяснение непонятного ряда фактов или художественное выражение и освещение волнующих моментов жизни — опять избирательные сочетания элементов, данных в наблюдении действительности, в прежней оформляющей работе мысли, в живых образах воспоминания и фантазии, в эмоциональных колебаниях творческой души, а также элементов материально-технических, как бумага, краски, мрамор, перо, кисть, резец; и результат — опять организованность, которая обозначается как «стройность», «истина», «эстетическая гармония» и проч. Основная сравнимость, однородность всех организующих процессов давно чувствовались людьми; еще Альфред де Виньи в романе «Стелло» говорил, что «легче организовать иное великое правительство, чем иную маленькую книгу». И недаром на заре культурного сознания человечество наивно подставляло организующую волю под все процессы природы и жизни. Недаром и теперь непрерывно возрастает широта применения организационных понятий в практике и в науке, явно тяготея к универсальности.
81
Белова А. А., А. А. Богданову/Выдающиеся деятели советского здравоохранения. М., 1974. С. 53–54.