Паноптикум был моделью взаимных обязательств и конфронтации между двумя сторонами отношений власти. Стратегии менеджеров, направленные на охрану своей собственной изменчивости и упорядочение течения времени для подчиненных, слились в одну. Но между этими двумя задачами сохранялось определенное противоречие. Вторая задача накладывает ограничения на первую — она привязывает «упорядочивающих» к тому месту, в границах которого находятся объекты упорядочения времени. Упорядочивающие не обладают действительной и полной свободой передвижения: позиция «отсутствующих хозяев» фактически исключается.
Паноптикум также имеет другие недостатки. Это дорогостоящая стратегия: завоевание пространства и привязанность к нему, а также удержание населяющих его людей на месте, за которым осуществляется наблюдение, порождало широкий набор требующих больших затрат и тяжелых управленческих задач. Приходится строить здания и поддерживать их в порядке, нанимать и оплачивать профессиональных надзирателей, обеспечивать выживание и работоспособность обитателей. Наконец, управление означает, хотим мы того или нет, принятие ответственности за общее благосостояние места, даже только во имя хорошо понятного личного интереса, — и ответственность снова же означает привязанность к месту. Она требует присутствия и выполнения своих обязанностей, по крайней мере в форме бесконечной конфронтации и борьбы.
Именно тот факт, что продолжительные попытки увеличить скорость движения достигли своего «естественного предела», побуждает столь многих толкователей говорить о «конце истории», постмодернизме, «второй современности» и «надсовременности» или иным образом формулировать интуитивное понимание радикального изменения в устройстве человеческого общежития и социальных условий, в которых в настоящее время реализуется жизненная политика. Власть может перемещаться со скоростью электронного сигнала — и поэтому время, требуемое для перемещения ее основных составляющих, уменьшилось до мгновения. Практически власть стала действительно экстерриториальной, больше не связанной, и даже не замедленной, сопротивлением пространства. (Появление сотовых телефонов вполне может служить символическим последним ударом по зависимости от пространства: не требуется даже доступа к телефонной розетке для того, чтобы отдавать команды и контролировать их выполнение. Больше не имеет значения, где находится человек, отдающий команды, — различие между «рядом» и «далеко» или в данной связи между дикой местностью и цивилизованным, упорядоченным пространством почти аннулировано.) Это дает власть предержащим действительно беспрецедентную возможность: теперь можно избавиться от неудобных и раздражающих аспектов техники власти по типу Паноптикума. Независимо от того, какой является настоящая стадия в истории современности, она также — и, возможно, в первую очередь — «постпаноптическая». В Паноптикуме было важно, чтобы ответственные люди всегда были «на месте», поблизости, на контрольно–диспетчерском пункте. В постпаноптических отношениях власти необходимо, чтобы люди, использующие рычаги власти, от которых зависит судьба менее изменчивых партнеров в отношениях, могли в любой момент оказаться за пределами досягаемости — быть полностью недоступными.
Конец Паноптикума предвещает конец эры взаимных уз: между надсмотрщиками и контролируемыми, капиталом и трудом, лидерами и их последователями, армиями в состоянии войны. Теперь основной прием власти — бегство, сокращение, пропуск и уклонение, эффективное непринятие любых территориальных ограничений с их громоздкими процедурами упорядочения, поддержания порядка и ответственности за его последствия, а также с необходимостью затрат.
Этот новый способ реализации власти был ярко проиллюстрирован стратегиями, используемыми нападавшими во время войн в Персидском заливе и Югославии. Нежелание применять наземные силы при ведении войны было поразительно; независимо от того, что могли подразумевать официальные объяснения, это нежелание диктовалось не только широко декларированным синдромом «похоронного мешка». Участие в наземных сражениях становилось нежелательным не только ввиду его вероятного неблагоприятного воздействия на внутреннюю политику, но также и (возможно, главным образом) из–за его полной бесполезности и даже контрпродуктивности относительно целей войны. Завоевание территории со всеми административными последствиями было не просто изъято из списка целей военных действий. Предполагалось, что этого следует во что бы то ни стало избегать и с отвращением рассматривать такую возможность как еще один вид «сопутствующего ущерба», на сей раз причиненного самой нападающей стороне.