Донна Эмилия не выздоровела. Болезнь не поддавалась лечению, она приобрела только периодический характер. Во время таких периодов безумия всякие противоречия были гибельны для больной.
Мы уже упоминали, что дон Аннибал обожал свою жену. Несколько раз пытался он ее успокоить и удержать от поездок из гасиенды, но при одной только мысли потерять свободу с донной Эмилией делались страшные припадки, так что дон Аннибал принужден был уступить.
В период болезни донна Эмилия превращалась в львицу. Ею овладевала тогда одна мысль: преследовать и безжалостно истреблять индейцев. Странная аномалия человеческого сердца, особенно сердца мягкой и робкой женщины, боявшейся одного вида крови!
По приказанию врача донну Эмилию не разлучали с дочерью. Она передала последней свою ненависть к краснокожим и, без труда овладев ее мыслями, достигла если не полного сочувствия, то, по крайней мере, совершенного повиновения.
Мельхиор, случайно попавший в гасиенду, инстинктивно привязался к донне Диане, как к беспомощному страдающему существу.
Донна Диана, со своей стороны, чувствовала жалость к бедному сироте. Эта взаимная симпатия разрослась в дружбу, все крепнувшую с годами.
Дон Аннибал и донна Эмилия радовались этому сближению, хотя и по разным причинам,
Дон Аннибал, не желавший ограничивать поступки жены, но сильно беспокоившийся за нее, видел в подрастающем юноше ее защитника и охранителя. Донна Эмилия видела в нем сообщника и помощника в деле мщения.
Результатом этого явилось заботливое воспитание ребенка и причисление его к членам семьи.
Поспешим заявить, что Мельхиор Диас во всех отношениях был достойным молодым человеком. Он был умен, добр и обладал твердой волей.
Ребенок, превратившийся в мужчину, явился другом донны Эмилии и участником всех ее похождений.
Дон Аннибал почувствовал себя значительно спокойнее и легче переносил отлучки жены.
Но вот произошло то, чего ни донна Эмилия, ни дон Аннибал не ожидали. Молодые люди, воспитанные вместе и привыкшие обмениваться самыми сокровенными мыслями, незаметно полюбили друг друга.
Любовь двух молодых неопытных и чистых сердец глубока и, как громовый удар, неудержима.
Это оправдалось и в настоящем случае.
Молодые люди не старались сдержать своего чувства, а, напротив, совершенно предались ему с полной доверчивостью, свойственной одной только невинности и делающей любовь божественным чувством.
Слово признания не было еще произнесено, но сердцем они уже принадлежали друг другу.
Однажды донна Диана увидела Мельхиора, когда он, опершись плечом о ствол дерева, следил за полетом почтовых голубей. Он был так углублен в свои мысли, что не слышал легких шагов молодой девушки, маленькие ножки которой скрипели по песку дорожки. Только когда ее рука легла ему на плечо, он оторвался от неба и, вздрогнув как от электрического разряда, быстро поднялся и устремил на донну Диану испуганные глаза.
Молодая девушка улыбнулась.
— Вы мечтали? — спросила она.
— Да, — отвечал он со вздохом, — я мечтал!
Она подняла глаза к небу.
— Без сомнения, об этих птицах? Что они принесли вам — надежду или сожаление?
— Ни того, ни другого, — отвечал он печально. — У меня нет сожалений, а моя единственная надежда здесь.
Молодая девушка покраснела и опустила глаза.
Прошла минутная пауза, полная для этих двух сердец невыразимого блаженства.
Молодой человек первым прервал молчание.
— Увы! — сказал он тихим и робким голосом. — Мне не о чем сожалеть. Кто я такой? Юноша неизвестного происхождения, не имеющий даже определенного цвета кожи. Разве я могу жалеть о семье, которой не знаю?
— Да, это правда, — отвечала она с болезненной улыбкой, — но у вас есть надежда.
— Безумная надежда, безрассудная мечта, которую спугнет пробудившийся разум! — вскричал он в нервном возбуждении.
— Вы ошибаетесь или хотите меня обмануть, — возразила она с некоторой строгостью в голосе. — Это нехорошо, дон Мельхиор.
— Сеньорита! — пролепетал он.
Молодая девушка тихо приблизилась к нему.
— Мы были вместе воспитаны, — сказала она кротким, проникающим в душу голосом, — мы вместе выросли, обмениваясь мыслями, разделяя радость и горе, не так ли, Мельхиор?
— Так! — произнес он чуть слышно.
— Зачем же, — возразила она, — вы с некоторых пор стали молчаливы? Зачем вы избегаете меня? Зачем уходите при моем появлении?
— Я?
— Вы, мой брат, который не должен ничего скрывать от меня!
— О!
— Повторяю: вы не должны ничего скрывать от меня, так как я ваш старинный друг, может быть, друг единственный.
— Правда! о, это правда, Диана! — вскричал он, ломая руки. — Вы мой единственный друг!
— Так почему же вы скрытничаете со мной?
— Скрытничаю? — повторил он, с испугом отпрянув назад.
— Да, скрытничаете, и я открыла вашу тайну.
Молодой человек побледнел.
— О, берегитесь! — вскричал он. — В этой тайне я сам себе не смею сознаться.
— Вот потому-то я и угадала ее, Мельхиор! — отвечала она с милым выражением.
— О! это невозможно, Диана. Вы не можете знать!
— Что вы меня любите? — прервала она пылко. — Почему же нет, когда и я вас люблю?
При этом она посмотрела на него с отвагой истинной и целомудренной любви, божественного и скоропреходящего луча, который бог в своем неистощимом милосердии зажигает только в невинных сердцах.
Молодой влюбленный зашатался, как пьяный. Одну минуту он думал, что грезит: настолько действительность превзошла его ожидания.
— Вы любите меня, Диана! — вскричал он наконец. — Вы меня любите! О! целую вечность мучений за один миг счастья!
И тихо подогнув свои дрожавшие колени, он упал к ногам молодой девушки.
Она посмотрела на него с выражением неизъяснимой нежности и, протянув руку, которую он осыпал поцелуями, сказала взволнованным голосом:
— Встаньте, Мельхиор, встаньте, мой друг. Пусть наша святая любовь останется тайной для всех. Придет день, близкий, надеюсь, когда можно будет громко объявить о ней. До тех же пор будем скрывать свое счастье.
Молодой человек поднялся.
— Я люблю вас, Диана, — сказал он, — я ваш раб. Приказывайте, я буду повиноваться.
— Увы! друг мой, — возразила она, задумчиво качая головой, — я ничего не могу вам приказать, я могу только просить.
— О, говорите! говорите, Диана!
Молодая девушка с детской доверчивостью взяла его под руку.
— Пройдемтесь, — сказала она, — мы побеседуем о моей матери.
Мельхиор печально наклонил голову.
— Бедная, несчастная мама! — тихо произнесла Диана.
— О да, очень несчастная! — подтвердил со вздохом молодой человек.
— Друг мой, вы любите маму, не так ли?
— Разве не ей обязан я всем?
— Слушайте, Мельхиор, — сказала она решительным тоном. — Мы любим друг друга и в один прекрасный день вы станете моим мужем, так как я клянусь, что не выйду за другого. Видите, я говорю откровенно и решительно, может быть, более, чем следовало бы девушке моих лет и положения. Но вы благородный человек и никогда не злоупотребите признанием, которое я имела слабость вам сделать.
— Благодарю, — ответил он просто, — говорите, Диана, говорите. Ваши слова огненными буквами запечатляются в моем сердце.
— Хорошо, мой друг. Вы, мать и отец составляете все мои привязанности, я никогда не изменю этим трем лицам. Вы знаете, в каком ужасном положении находится моя мать, какие страшные галлюцинации овладевают ею.
— Увы!
— Поклянитесь же, что бы ни произошло, никогда не оставлять дела, которое с сегодняшнего дня я разделю с вами пополам. Клянитесь быть всегда около нее, защищать ее и даже умереть, если понадобится. На этом условии, повторяю, Мельхиор, моя любовь принадлежит вам навеки, и никто, кроме вас, не будет моим мужем.
Молодой человек хотел сказать что-то, но она порывистым жестом удержала его.
— О, я знаю! Ужасна та жертва, какой я требую от вас, брат мой. Но я, почти ребенок, разве я не выношу всех последствий этих актов свирепого мщения? Увы, Мельхиор, страшная болезнь бедной мамы относится к моему детству. Я, так сказать, ее невинная причина. Вследствие этого моя обязанность — насколько возможно, облегчать ее страдания. Я не обманываю себя, брат мой: придет день, когда краснокожие отплатят кровавым мщением за безжалостные набеги моей матери. Но тогда я погибну с сознанием исполненного долга, принося себя в жертву той, которая дала мне жизнь.