Индеец продолжал путь и пересек реку. Тогда он увидел то, чего не мог рассмотреть с острова: обломок скалы выдавался довольно далеко в поток и образовывал поворот, за которым находилось нечто вроде пристани, которая почти незаметно доходила до вершины утеса.
Глубокие следы на песке показали, что это место было водопоем, где ночью дикие животные утоляли свою жажду.
Удача никогда, говорят, не приходит одна. Сотавенто испытал это на себе, так как пристань эта находилась на берегу реки, протекавшей по местам расположения его племени.
Спокойный и уверенный в том, что соединится со своими, Олень вернулся на остров.
Солнце уже давно взошло, жара становилась невыносимой. Индеец, которого никто не торопил, решил переждать и пуститься в путь, когда жара спадет. К тому же тяжелый поиск чрезвычайно утомил его, он нуждался в отдыхе.
Выскребя и вытерши соломой лошадь, он расстегнул подпругу и одним взмахом руки сбросил на траву седло, даже не взглянув на него. По возвращении, когда он искал удобного места для отдыха, его взгляд случайно упал на это седло и он заметил “альфоркас”, ряд двойных карманов из полотна, которые всякий мексиканец берет с собой в путешествие. Он не видел их до сих пор по той простой причине, что эти карманы, прикрепленные позади седла, были скрыты под бараньей шкурой.
Бедный солдат, которого убил индеец, носил в этих “альфоркао все свои жалкие богатства: огниво, табак, драгоценные для беглеца вещи. Но что было всего дороже, это почти метр tasajo — высушенного на солнце мяса — и дюжина сухарей с большим куском овечьего сыру.
Все это промокло, но что за важность для индейца, почти что умиравшего с голоду?
Вместо того, чтобы спать, как он намеревался ранее, Сотавенто разложил все эти припасы на земле, чтобы высушить их на солнце, на что потребовалось менее десяти минут. Набрав сухих листьев, он высек искры, развел огонь, поджарил мясо и съел его, как едят индейцы, когда они долгое время были лишены пищи, то есть не думая о завтрашнем дне, он враз истратил все. Утолив голод, он взял трубку, с которой индейцы никогда не расстаются, набил ее и принялся курить с наслаждением человека, находившегося на волосок от смерти и спасшегося чудом.
Так прошла большая часть дня в приятном” ничегонеделании “, то есть: в курении, сне и мечтах о мщении. Сотавенто, правда, думал еще и о двух несчастных пленницах, оставленных в теокали, и хотел присоединиться к ним.
Когда солнце начало чрезмерно удлинять тень деревьев, а его косые лучи утратили почти всю свою теплоту, индеец рассудил, что ему время ехать.
Лошадь и всадник, хорошо насытившиеся и отдохнувшие, могли теперь вынести долгое путешествие.
Сотавенто встал, оседлал лошадь и, взяв ее за узду, направился к броду. Перейдя на другой берег реки, он бросил последний благодарный взгляд на этот остров, доставивший ему столь приятный отдых и, вскочив в седло, сжал колени, натянул повод, наклонился над шеей лошади и тихо посвистал, произнеся одно только слово” Santiago!“, хорошо известное мексиканским всадникам и лошадям. Лошадь полетела на крыльях ветра по направлению к пустыне.
Только на другой день около девяти часов вечера он достиг брода Рио-дель-Норте. Он переехал его, дал минуту вздохнуть своей лошади и уверенный, что никакой враг не может теперь его настичь, продолжал свой путь через саванны.
Однако несмотря на торопливость, индеец прибыл в теокали только вечером на третий день после бегства.
За время отсутствия число его соплеменников сильно увеличилось. Посланник, отправленный им в деревню после захвата донны Эмилии, вернулся с другими членами племени, мужчинами и женщинами, которых неотложные дела не задерживали в деревне.
Индейцы любят присутствовать при казни пленников, особенно, когда эта казнь — мщение, столько лет лелеянное.
Первой заботой Сотавенто по прибытии в теокали было осведомиться о своих пленницах: они были спокойны и не роптали.
Вождь был внутренне недоволен при виде множества собравшихся воинов, но подавил это недовольство и показал, напротив, большую радость. До поры до времени он не желал, чтобы товарищи могли узнать о его планах.
Олень знал, что, в случае нужды, он может рассчитывать на поддержку и помощь молодых воинов племени, — и ему пришлось бы вступить в борьбу только со старыми сахемами, в сердцах которых не было места другому чувству, кроме мщения.
Совет вождей собрался в тот момент, когда он приехал. Тотчас же он явился туда.
Сахемы приняли его с подобающими знаками отличия и поздравили со счастливым исходом экспедиции. Потом ему передали список наказаний, назначенных для пленниц.
Эти наказания были просты и страшны: на другой день обе женщины должны были быть привязаны к столбу, подвергнуты мукам в течение четырех часов, потом ободраны заживо и сожжены.
Олень не поморщился и слушал эти ужасные подробности без малейшего волнения. Только когда глава совета, его отец, сообщил все постановления, он попросил слова и получил его.
Тогда в двусмысленной речи, приспособленной для понимания окружающих, вождь ловко похвалил все свои услуги племени, далее указал на изгнание, на которое он осужден был для успеха дела, бесчисленные трудности, которые он преодолел, чтобы не возбудить подозрения у бледнолицых, труды и заботы с которыми сопряжено было взятие двух пленниц.
Он дал понять, что ему не было еще предложено за это никакой награды, хотя он имел право рассчитывать на нее. Что по индейскому обычаю женщины становятся собственностью тех, кто их похитил. Что, следовательно, пленницы принадлежат ему, и он один имеет право располагать их судьбой, что если он заявляет об этом праве, то не для того, чтобы нарушить решения совета, но, напротив, чтобы удовлетворить общему желанию мщения.
Вожди, слушавшие сначала эту речь с явным неудовольствием, приветствовали это неожиданное заключение.
Олень, довольный внутренне действием своих слов, продолжал возбуждать общее любопытство.
— Для чего, — сказал он, — мучить этих женщин?! Неужели вы этим способом думаете исполнить свое мщение? Это будет смешно и продолжится всего несколько часов. Я, я хочу большего: эти женщины — белые, богатые, привыкшие к утонченной роскоши цивилизованной жизни: лишите их всего этого, не убивая, а, напротив, оставляя жить в условиях, в тысячу раз худших смерти! Как бы жестоки ни были белые, они любят своих детей, как мы своих. Эта женщина, которую люди ее цвета кожи называют донной Эмилией, а мы зовем царицей Саванн, обожает свою дочь. Заставьте же ее дочь стать женой вождя племени, пусть мать согласится на это. Став женой вождя, эта гордая испанка будет испытывать мучения, в сто раз сильнейшие, чем те, какие она претерпела бы у столба. А мать, свидетельница страданий дочери, не имея возможности успокоить или облегчить их, также будет страшно и постоянно страдать. Как вы думаете, не выше ли это мщение вашего?
Все вожди с энтузиазмом приветствовали эту речь, один Текучая Вода сомнительно покачал головой.
— Эта раса несговорчивая, — сказал он. — Ничего не может ее сломать. Эти женщины не согласятся, и не захотят принять предложения, которое покажется им бесчестным: они предпочтут смерть.
— Тогда они умрут! — вскричал яростно вождь.
Текучая Вода поднялся.
— Да, — сказал он, — мой сын Олень хорошо сказал. Эти бледнолицые, эти испанцы, которых гений зла в гневе послал на нашу землю, гонят нас, как диких зверей. Я сам несколько дней тому назад избежал их когтей только милостью Ваконды! Пусть мать будет рабой, а дочь женой того, кто овладел ею: таким образом наше мщение будет полным!
— Пусть будет так, — отвечал Белый Ворон. — Олень объявит пленницам решение совета.
— Хорошо, — сказал вождь, — я это сделаю. Прикажите все приготовить для казни, так как если они ответят отказом, то завтра умрут!
Совет разошелся, вожди удалились под навесы, устроенные для них женщинами, и каждый отошел ко сну.