— Госпожа. Сегодня вас охраняю я. Летко в город срочно отпросился, — уточнил извиняющимся тоном. — Вы знаете, если что, зовите...
Ярославна, сидевшая на складном немецком стульчике у распахнутого настежь окошка, быстро повернулась ко мне и захлопнула книгу, которую читала до моего появления. Я не успел толком разобрать, что то вообще была за книжица — псалтырь, жития или же еще что. Княгиня отложила ее на подоконник и, вытянув в мою сторону руку, требовательно поманила к себе.
— Да-да, вот ты-то мне и нужен. Подойди сюда.
С этими словами Ефросинья поднялась со стула и, слегка прихрамывая, прошла к широкой, выполненной по иноземной моде на четырех ножках-лапах, постели, опустилась на нее. Постучала ладошкой по расшитому покрывалу подле себя, приглашая присоединиться к ней.
Я смутился, на всякий случай обернулся назад в сени, проверяя, все ли в порядке на доверенном мне посту. И проскользнул в покои княгини, прикрыв за собою дверь.
— Вам чем-то помочь, госпожа? — поинтересовался я, все же не в силах так сразу преодолеть робость и останавливаясь в двух шагах от повелительницы.
— Да, — улыбнулась та и неожиданно вскинула на постель перед собою ножку, принявшись как ни в чем не бывало повыше закатывать подол платья. — Повязка, что ты наложил. Наверное, надо бы уже ее снять. Но ты так туго стянул узелок, — она сделала вид, что даже ногтями не может подцепить кончики завязок в моем узле.
— Но повязку следовало бы оставить еще хотя бы на пару деньков, — попробовал было возразить я, не в силах, однако, оторвать взгляда от ножки госпожи, открытой мне почти до самого колена. Во всяком случае, я прекрасно видел ремешок, удерживающий чулок, поверх которого была намотана моя повязка.
— Мне в ней теперь и спать? — лукаво усмехнулась княгиня, поднимая на меня глаза. — И в одном чулке тоже? Ты ведь даже не удосужился снять его, прежде чем наложить повязку.
— Я не посмел бы! — вспыхнул я.
— А вот теперь это и в самом деле потребно сделать, — отрезала Ярославна и, пододвинув ногу ближе к краю кровати, велела: — Ну же!
Я нервно облизал губы и, шагнув вперед, опустился на колени у самой постели. Подцепил свой утренний узелок. Он на самом-то деле оказался не столь уж и туго затянут. Да как бы даже и не был уже ранее распущен и завязан вновь. И отрывистыми быстрыми движениями размотал повязку.
— Вот и все, — доложил, сворачивая тряпицу и откладывая ее в сторону.
— Ох, спасибо, — кивнула Ефросинья и, поймав мою руку, положила ее на свою лодыжку. — Как думаешь, она не опухла?
— Нет, что вы! — замотал головою я, но для очистки совести таки внимательно ощупал ногу госпожи. — Все нормально. Утром снова наложить повязку. И еще дня два-три походить с ней. Да особо на этой ноге не прыгать, — неуклюже попытался пошутить. — И все будет замечательно.
— Спасибо тебе, — почти промурлыкала Ярославна, подцепила меня за короткий рукав кожуха и потянула к себе, вынуждая присесть на постель рядом с ней. При этом вольно или невольно задев локотком вздернутое к самому колену платье. Отчего то с тихим шуршанием сползло назад и вниз, обнажив полное молочно-белое бедро.
У меня на миг перехватило дыхание. И лишь княгиня, кажется, даже и не заметила случившегося, напротив, еще больше придвинувшись ко мне.
— Я чем-то могу отблагодарить тебя за заботу о своей княгине? — прошептала она, и ладонь ее словно невзначай легла на мою ногу.
Как бы пытаясь покрепче опереться, она сильнее стиснула пальцы и качнулась вперед так, что колено ее уперлось в мое плечо. Я заполошно заметался, не в силах куда-либо пристроить свой взгляд. В равной степени боясь, что он ненароком упадет вниз, прямо меж так неосторожно разведенных ног моей госпожи. Страшась взглянуть ей прямо в глаза, дабы не прочла она во взгляде моем, куда сейчас его манит более всего на свете. Но и не смея проявить непочтительность и просто отвести взгляд куда-то в сторону.
— Нет... что вы... я же... — растерянно забормотал я.
Но в этот момент рука Ярославны скользнула выше, по внутренней стороне моего бедра, и замерла там, где ей решительно не следовало бы находиться. Накрыв всей ладошкою несомненное свидетельство отнюдь не целомудренного восхищения слуги своей госпожой. Впрочем, можно ли было то поставить мне в вину? Нет, конечно, если вспомнить рассказ святого отца Поликарпа о похвальной сдержанности преподобного Моисея Угрина, брата Георгия, что был возлюбленным слугою святого и благоверного князя Бориса, в схожей во многом ситуации... Но я не хотел бы, чтоб в этом месте в меня прилетело грязной онучей, а потому смиренно закрою рот и продолжу повесть свою без лишних нравоучений.