Пятерня десятского легла на волосы Ефросиньи и, сжав их в кулак, бесцеремонно потянула на себя, вынуждая княгиню еще больше изогнуться назад. Но и мои зубы вновь сомкнулись на одном из сосков госпожи, не позволяя ей слишком уж отдаляться от меня. И стоны женщины постепенно перешли в тоненький жалобный визг.
***
Несказанная на самом деле удача для четвертого, всяко лишнего при разделе скудного отцовского наследства, сына простого горшечника с новгород-северского посада угодить в княжью дружину. Да не просто так, а в гриди самой княгини Ефросиньи. Но явно не последнее материнское благословение за то стоит благодарить. Уж скорее смазливое, от матери же доставшееся, личико. Да непокорные, вьющиеся вихры. В которых так любит утопать ладошка моей госпожи.
И неизменно самым большим счастьем для меня будет оставаться стремительный бег Золотинки и Вострого по прибрежным холмам Десны. Навстречу взбирающемуся в зенит солнцу. Далеко опережая глухо барабанящую землю копытами коней прочую свиту. И долгожданная остановка в тенистой дубраве у пологого спуска к самому берегу. Возбужденное ржание лошадей да громкий смех Олены где-то позади — должно быть Летко опять торопится поскорее запустить свою лапищу в ворот ее рубахи. Но мой взгляд неотрывно прикован к неспешно идущей вниз, к кромке воды, княгине. Вот она повела рукою, распуская тесемки платья на груди. Поддернула его вниз и, прижав руки к бокам, позволила свободно соскользнуть к самым ее ногам. Переступила через него, оставшись в одном лишь наряде Евы. И, не оборачиваясь, но и ни на миг не усомнившись в том, что я стою в шаге у нее за спиной, приподнялась на цыпочках, вытянулась вверх тугой стрункой. Высоко воздела руки и блаженно зажмурилась, встряхивая густой гривой цвета воронова крыла. Позволяя солнечным зайчикам и порывам ветра с реки ласкать ее бархатистую кожу. И медленно опрокинулась назад. Прямо в мои ждущие объятия.
Конец