— Не смешно, — сказала Мария, возясь с замком.
— Чего уж тут смешного, — неожиданно просто согласился мужчина. — Грязен я теперь и жалок. А от смешного до трагичного — один шаг, как, впрочем, и наоборот.
— И что же вам от меня нужно?
— О, юная, — начал было мужчина, но увидев гримасу на лице Марии, перешел с высокопарного на разговорный стиль: — Пустите обмыться?
— Еще чего, — грубовато ответила Мария. — Стану я пускать в квартиру незнакомого мужчину, да еще с грязной собакой.
— Понимаю, понимаю вашу нерешительность, — мужчина быстро сунул руку за пазуху и вынул оттуда паспорт, диплом доктора каких-то наук и справку о прохождении флюорографии, все на имя Пушкина Юрия Павловича.
— Это еще зачем? — удивилась Мария.
— Это, чтобы вы поверили в искренность моего желания, а не ограбить вас. Войдите в положение.
Проникнув в квартиру, Юрий Павлович словно забыл о цели визита. Он наспех сполоснул лицо, помыл шляпу под краном и, сняв мокрые ботинки, прочно уселся на кухне. Пока Мария готовила ужин и размораживала холодильник, неожиданный знакомец пел (именно пел, а не читал) стихи, которые сочинял исключительно для того, чтобы, как он сам пояснил, фамилия не простаивала зря. Стихи были дрянные, пел он очень плохо, но пес, запертый в ванной, пению сопереживал и тоненько подпевал, правда, без слов.
— Ах, как у вас уютно! — восклицал Пушкин в антрактах. — Век бы не уходил!
— Нет, уж вы, пожалуйста, — возражала Мария.
— Ну, что вы, что вы, драгоценнейшая, — пугался гость. — Это же чистой воды риторика. Уйду, скроюсь, подобно мятежному парусу и всю оставшуюся жизнь буду вспоминать вас, такую прекрасную, такую…
«Как бы лапать меня не начал, — переживала Мария. — И как я могла его впустить? Идиотская ситуация».
Просидев на кухне часа полтора и поняв, что знакомство продолжить не удастся, Юрий Павлович театрально изобразил отчаянье, взлохматил редкие волосы, натянул свои грязные ботинки, надел мокрую еще шляпу, застегнул пальто и ухватил пса за поводок.
— Пойдем, Джим, мы засиделись. Дальнейшая задержка вызовет у хозяйки совсем уж негативную реакцию. «Дай, Джим, на счастье лапу мне».
Но Джим лапы не дал. Проскучав больше часа в крошечной ванной, он рванулся с места, словно застоявшийся жеребец. Хозяин еле устоял на ногах и, влекомый Джимом, влетел в комнату, испачкав ботинками паркет и ковер. Пес же неистовствовал. Подобный джинну, выпущенному наконец-то из бутылки, он носился по комнате, натыкаясь на мебель и опрокидывая стулья. Поводок обвился вокруг ног хозяина. Стреноженный, он повалился на пол и пытался хоть как-то затормозить движение развеселого пса.
— Ко мне, Джим, — слабо командовал он. — Фу! Кому сказал, дрянь-собака! Фу!
Дрянь-собака же, волоча за собой Юрия Павловича, ворвалась на кухню и принялась брезгливо нюхать продукты, вынутые Марией из размораживаемого холодильника. Учуяв сыр, она пустила густую слюну и зарылась мордой в упаковочную бумагу.
— Фу! — чуть не плакал Юрий Павлович, пытаясь встать с пола. Поднявшись, он аккуратно примерился и нанес Джиму несильный удар ногой в область хвоста. Джим на секунду прервал пиршество, деловито укусил хозяина за коленку и снова повернулся к Марииным запасам.
Мария, несколько закаменев, наблюдала происходящее.
— Вы должны мне за испорченные продукты двенадцать рублей с копейками, — сказала она на прощанье совершенно уничтоженному Юрию Павловичу. — Но я прощаю вам долг при условии, что вы на пушечный выстрел не приблизитесь больше к моему жилищу. А собачку я вам советую усыпить.
И захлопнула дверь.
VII
Мария ждала визита. Прошло не пять, а двадцать с лишним минут прежде, чем она услышала шаги на лестнице и открыла дверь, не дожидаясь звонка.
— Благодарю вас, — сказала входя незнакомка и нервно пригладила голубоватого тона волосы. — Честно говоря, я не думала, что вы согласитесь на встречу.
— Почему же?
— Сотрудницы «Телефона безмолвия» предпочитают не идти на контакт.
— Вы о чем?
Мария была в замешательстве. Что за наглость такая? Даже если она знает, какое имеет право говорить, об этом? Да и откуда она знает?
Незнакомка же скинула туфельки и прошла в комнату босиком.
— Можно присесть?
— Садитесь. Только я не понимаю…