С противоположного конца волейбольной площадки к нам шагали двое гостей — румяный блондинчик и тот, что сидел рядом с ним.
— Это к нам, что ли, делегация? — Дуст задиристо передернул телом. — Точно к нам. Скелетон, пусть подойдут, а? Кайман, ты левого бортани, а я блондином займусь. Вот и будет нормальное состязание. Силовое, как и хотели.
— Не спеши, — тихо сказал я. — Они поговорить идут.
— Кустанай прав, — Скелетон сухо прикашлянул. — Драться они не хотят.
— А жаль! — Дуст дрыгнул ногой и, насвистывая себе под нос, демонстративно отошел в сторону.
Мы продолжали глядеть на приближающихся ребят, и мне чудилось, что сближались две половинки критической массы. Наверное, драться они и впрямь не хотели, но что-то неукротимо надвигалось на Ковчег. Словно грозовая туча или даже похуже тучи. Ощущение было странным, но оно не обмануло. Скелетон прокашлялся снова — простыл он, что ли? — и быстрым шепотом проговорил:
— А это, пожалуй, хорошо, что они с нами будут.
— То есть? — насторожился Тимур.
— Есть одна идея, — Скелетон шагнул навстречу гостям и растянул свои бледные губы в улыбке. В который раз я подумал, что надо бы собраться с духом и подсказать как-нибудь, что лучше бы ему не улыбаться. То есть, если он, конечно, не хочет пугать народ. А сейчас он, кажется, и впрямь не хотел никого пугать. И именно это лишний раз убедило меня в том, что основания для тревоги действительно имеются.
На Ковчег и впрямь что-то надвигалось…
Автором плана по умолчанию считался Скелетон, но что-то мне подсказывало, что идею ему подсказал более взрослый чел. Не зря работник УВЗ вякал что-то насчет манипулирования. Это сидело занозой в мозгу, мешало расслабиться и обдумать все спокойно. Ведь многое из сказанного на том тайном совещании было, действительно, правдой. Кубики нужно было только правильно сложить, а стекляшки состыковать положенной мозаикой. Замороженная память, попытки воспитателей вытянуть из детей аномальные способности, тайны Ковчега, трагедия Хобота, оказавшегося меж двух наковален, наконец это нелепое соревнование… Мне начинало казаться, что я близок к какой-то важной разгадке. Недоставало последнего решающего хода, какой-то итоговой комбинации. А может, так всегда кажется всем, кто ломает мозги над дурными ребусами. Тошиба — тот понимал меня лучше других, потому и не трогал. И он же быстрее прочих усек, что в моих отношениях с Викой произошел некий перелом. Наверное, и переживал по этому поводу. Я ведь видел, как он провожал иной раз проходящую мимо Викторию. То есть мы оба обычно глазели на нее и грустили. И ничего друг дружке не объясняли. Можно сказать, кожей чувствовали температуру и настроение соседа. Я понимал его, а он, разумеется, меня. Теперь мне было ясно, что и Викасик ощущала наши вздохи и взгляды. Небось, всю спину ей, бедной, смозолили — при ее-то чувствительности. Но ведь долго не подавала виду — до самых последних дней. То ли хотела помучить нас, то ли разбиралась в самой себе. А уж копаться в собственном черноземе, выуживая лягушек, червей и жуков, точно знаю, не самое благодарное занятие. Иной раз такую жабу можно извлечь, что страшно становилось. Хоть та история, например, про то, как я пытался добраться до мэра… Я ведь так ничего и не вспомнил. Однако абсолютно точно знал, что так оно все и могло произойти. Психологи называют это состоянием аффекта, только фигня все это! Отмазка для юристов прошлых веков. Вроде психической неадекватности убийц и маньяков, которых гуманно освобождали от тюремных сроков. Открытие было пугающим, но я не собирался себя обманывать. Люди не были ангелами, а если и были, то погибали со стремительностью бабочек, отправляясь прямиком на небо — то самое, о котором поминал Тошиба. Все прочие делились на людей и зомби. Люди верили в любовь и дружбу, в Бога и справедливость, в красоту и тайны. Для зомби тайн не существовало, поскольку существовал четкий перечень материальных приоритетов: сила, возможность выжить, власть и все, что ее обеспечивает, — деньги, количество электричества, нефть с газом, статус в обществе, связи и прочая гнилая ботва. Можно было говорить много разной чепухи про социумы, про общечеловеческие ценности, про человека разумного и не совсем, но даже в наивной болтовне Мятыша было больше правды, чем во всех речах нашего директора. Сам же я в разуме человеческом разуверился после той памятной встречи с озером. В каком-то смысле оно напоминало всю нашу странноватую цивилизацию, подобием плесени облепившую земной шар и столь же стремительно превратившую его в нечто совершенно непригодное для жизни. Если что-то и выживало, то непременно вопреки и опять же не по правилам, прописанным человеком. И те же зубари, те же вепри, умудрившиеся, подобно нам, отторгнуть вакцину, также подлежали истреблению. Именно об этом вещал служащий Управления воспитательных заведений, и именно по этой причине мы находились сейчас в лесу, а не в спортивном комплексе Ковчега.