— О чем вы говорите? Какие болячки? Вы чудесно выглядите! Прямо огурчик!
— Знаете, почему я позволил себе послать за вами?
— Понятия не имею, но я сразу приехал. Было бы безумием отказать себе в удовольствии видеть вас.
— Вы не поверите, но теперь, когда вы здесь, меня смущение берет, совесть зазрит, что побеспокоил вас по ерундовому поводу.
— А хоть и по пустяку, я все равно рад. Говорите, я к вашим услугам.
— Знаете, синьор Тамбурелло, старики вроде меня в один прекрасный день становятся как малые дети, которым все интересно, про все хочется узнать. Что это такое? А это что? Стоит нам, старикам и детям, вбить себе что-то в башку, мы сон теряем, места себе не находим. У меня из головы мысль не идет о том, что случилось на вашей почте в Вигате. Я из газеты про взлом узнал. Это правда, что взломщики ничего не взяли? Синьор Тамбурелло, вы можете говорить со мной как на духу, все, что скажете, при мне останется, убивать меня будут, тайна вместе со мной умрет. Я хочу правду знать: что украли?
— Ничего, ровным счетом ничего, дон Лолло. Клянусь! Неужто я врать вам стану? Зачем это мне?
— Но вы уверены, что неизвестные действительно проникли внутрь? Может, они взломали дверь, а потом их что-то напугало, и они убежали?
— Конечно, уверен. Письма и посылки лежали не так, как я разложил их вечером.
— А много было почты?
— Совсем мало. Начальник полиции Спинозо просил меня сделать список, так он у меня с собой, я еще не успел ему отдать. Вот он, я вам прочитаю. Поступления: посылка для аптеки Катены с целебными травами, которые в наших местах не растут; посылка из Алессандрии для винодельческой компании Николози (наверняка пробки); письмо синьоре Аделине Гаммакурта от сына (сынок развлекается в Риме и тянет из нее деньги); письмо кавалеру Франческо Де Домини (от любовницы из Каникатти, про которую, когда она приезжает в Вигату, он всем говорит, будто она его племянница); открытка из Милана синьору Кармине Лопипаро (от его брата Пеппе, который разыскивает на севере жену, сбежавшую с офицером берсальеров). И все. А теперь отправления: три письма и большой пакет. Первое письмо — от синьоры Финоккьяро дочке Каролине (дочка живет с мужем в Трапани, и, кажется, он ей наставляет рога, да она и сама хороша — в долгу не остается); второе письмо — из кофейни Кастильоне в туринскую компанию Паутассо (компания производит очень вкусный шоколад); третье письмо — анонимное, от кавалера Ло Монако доктору Мусумечи. Пакет…
— Минутку, синьор Тамбурелло. Почему вы называете третье письмо анонимным, если вам известно, что оно от кавалера Ло Монако?
— А старик других не пишет, только анонимные, вам любой скажет. Бедняга этим от нечего делать занимается. Я понял, что письмо от него, потому как почерк его знаю. А пакет, про который я начал говорить, был от тестя Филиппо Дженуарди зятю в Палермо.
— Разве Филиппо Дженуарди переехал в Палермо? Что, он больше не живет в Вигате?
— Никуда он не переезжал. Просто уже больше месяца живет в Палермо. То ли торговые дела у него там, то ли женщина. А письма, которые ему приходят, тесть кладет по несколько штук в конверт и отправляет в Палермо, в пансион на улице Тамбурелло. Улица называется как моя фамилия, потому я и запомнил.
— Что же тогда искали взломщики?
— Сам в толк не возьму. И смею просить вас об одолжении, дон Лолло.
— Сделаю все, что смогу.
— Если вы что-нибудь прослышите… Если узнаете невзначай, что у них было на уме… Просто так двери не взламывают… Я не понимаю. А вдруг это намек был… вдруг меня предупредить хотели, предостеречь?..
— Да как вы могли подумать? Намек? Предостережение такому благородному, такому кристально честному человеку, как вы? Не сомневайтесь, если что-нибудь узнаю, тут же вам сообщу. Тут же.
— Командор, я побежал. Целую руки. Ради бога, сидите, не провожайте меня.
— До скорого, дорогой.
— Калоджерино! Можешь войти, синьор Тамбурелло ушел.
— Приказывайте, дон Лолло.
— Ты все слышал из той комнаты?
— Да. Адрес Дженуарди в Палермо — пансион на улице Тамбурелло. Я поехал.
— Нет, погоди. В Палермо, пожалуй, я сам съезжу. Но сначала нужно кое-что сделать. Ты должен зайти к кавалеру Манкузо, я потом скажу, зачем. Слышал, какой дурак этот Тамбурелло? Я так повернул разговор, что он сам адрес Пиппо Дженуарди мне выложил. И теперь он никому не сможет сказать, будто я этот адресок у него выпытал. Правильно?
— Вы бог, дон Лолло.
— Хочешь еще одну вещь узнать? Когда он сказал, что у него с собой список почты, который Спинозо составить просил, я лишний раз убедился, что Спинозо настоящий сбир. К той же мысли, что и я, он первый пришел.
— А какая это мысль, дон Лолло?
— Скажи, Калоджерино, сколько будет дважды два?
— Четыре, дон Лолло.
— Ну?
— Что ну, дон Лолло?
— Объясняю. Допустим, кассир ворует деньги в банке, в котором работает. Чтоб его не разоблачили, что он делает? Разыгрывает кражу: воры забираются в банк и уносят кассу. Только воры не настоящие. Это как дважды два четыре. Правильно? Но поскольку воры, которые на почту залезли, ничего не украли, выходит, Тамбурелло ни при чем. Верная мысль?
— Еще какая верная, дон Лолло!
— Отсюда вывод: воры были не настоящие, то есть фиктивные.
— Постойте, дон Лолло, что-то до меня не доходит.
— Настоящий вор взял бы триста лир, которые лежали на почте в ящике стола?
— Да.
— О, господи! Значит, они не деньги искали, а что-то другое. А в почтовой конторе что такое важное есть?
— Откуда я знаю, дон Лолло?
— Почта, Калоджерино, почта.
— Но ежели Тамбурелло сказал, что почту они не своровали?
— Так они и не думали ее воровать, им достаточно было ее посмотреть. Фиктивные воры адрес искали.
— Святая Мария, ну и голова у вас, дон Лолло!
— Тайный адрес: его в городе ни одна живая душа не знает.
— Адрес Пиппо Дженуарди!
— Видишь? Теперь до тебя дошло. А кому нужен был этот адрес? В семье его знают, но держат в секрете. Так кому? Какому-нибудь другу Пиппо? Если бы это был близкий друг, родственники дали бы ему адрес. Врагу? Но у Пиппо нет таких врагов, которые, в случае неудачи, согласились бы заплатить тюрьмой за то, чтоб разнюхать, где он живет в Палермо. Остаются три варианта. Я к этому делу отношения не имею, значит, я отпадаю. Начальник полиции Спинозо тоже отпадает, поскольку попросил у Тамбурелло список почты. И я уверен, что как только он этот списочек прочитает, он получит подтверждение своей мысли. Той же самой, что и мне на ум пришла.
— Какой мысли, дон Лолло?
— Что это были карабинеры. Корпус королевских карабинеров.
— Ни хрена себе!
— У меня есть чувство собственного достоинства, дорогой синьор Калоджерино! Я не марионетка! Так и передайте командору Лонгитано!
— Никто вашего достоинства у вас не отымает и не говорит, что вы марионетка, кавалер Манкузо.
— Вы не говорите, командор Лонгитано не говорит, но вы оба так думаете.
— И вовсе мы так не думаем. Я вам клянусь.
— А я вам не верю! Не верю! Тем более после того, с чем вы пожаловали! Если бы вы не считали меня марионеткой, вы бы не явились ко мне с подобным предложением. Вам бы смелости не хватило.
— Смелость, достоинство… Зачем такие слова, кавалер? Я предупреждаю для вашей же пользы: не ссыте против ветра. Себе же хуже сделаете. Вы меня поняли? Какая разница, кто чего думает? Дума, она как волна на море — то есть, то нет. Важно, что на самом деле делается. То, к примеру, что командор Лонгитано устраивает вашего сына в Сицилийский Банк. Поэтому хватит болтать про чего кто думает.
— Я хочу, чтоб вы меня поняли, Калоджерино. Дон Лолло прислал вас за письмом: я должен при вас написать Филиппо Дженуарди и отдать письмо вам, а вы его сами передадите. Ведь так?
— В точности так.
— Командору Лонгитано нужно, чтоб я разрешил этим письмом бесплатную установку телефонных столбов на моей земле. Я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь.
— Это-то меня и смущает.
— Почему?
— Потому что я уже успел отказать Филиппо Дженуарди. Отказать опять же по приказу командора.