Сергей зашагал по дороге к руднику. Походка у него была быстрая. Пожалуй, слишком быстрая для начальства.
Она ждала, что увидит Стаха. Возможно, и он ходит на шахту этой дорогой. Она вглядывалась в лица. Боялась, что может не узнать его от счастливого ослепления.
С треском промчался мимо окон мотоцикл. На заднем сиденье, держась за плечи мотоциклиста, сидела женщина в мужской рубашке с закатанными до локтей рукавами, в брюках и сапогах. С рыжими косицами, переплетенными на затылке.
Девочка в красном платье гонялась за петухом. Ворочалась на кушетке Маринка. Ее будило солнце.
– …Сергей скажет ему?
– Нет. Я просила не говорить. Тебе не терпится его увидеть?
– Нет. То есть да. Я и хочу, и боюсь. Боюсь этой минуты. Когда встречу его.
– Я думала, ты его давно забыла.
– Нет, Оля. Хотя иногда мне казалось так. Знаешь, это как болезнь. Переболеешь в юности, а она вдруг дает о себе знать под старость.
– Это ты хорошо сказала. Именно болезнь. В твоем случае.
– Почему в моем?
– Потому что прошло столько лет. У тебя своя жизнь, семья. Я не верю, что ты все еще его любишь.
– Но ты ведь любишь своего Сергея… С тех пор!
– Как ты можешь сравнивать. Мы всегда вместе, у нас общая жизнь, дети…
– Мы тоже всегда вместе. Хотя и живем врозь. У нашей любви тот же стаж, что у твоей. Даже больше.
– Томка, Томка…
– Что «Томка»?
– Какой ты была, такой осталась… Любишь его?
– Люблю.
– А мужа?
– И мужа люблю… Наверно.
– Не понимаю, – сказала Ольга. – Не понимаю такой любви.
Они шли по поселку. Ольга позвала ее прогуляться. Солнце припекало. Пришлось повязать головы косынками. На улице играла детвора. Изредка попадались навстречу женщины с сумками. Одни шли в магазин, другие из магазина. Все здоровались с Ольгой. С любопытством оглядывали незнакомую женщину в голубом платье с короткими рукавами и в босоножках без задников. Здесь это было новинкой. Какой-то шустрый мальчишка крикнул вслед:
– Тетенька, каблуки потеряла!
Поселок был чистенький. Белые домики, красные крыши. Над крышами антенны телевизоров. На ступеньках, у входа в хлебный магазин, две старушки торговали жареными семечками.
В магазине было прохладно. Пахло теплым хлебом. Продавщица, молоденькая, круглолицая, с ямочками на щеках, улыбнулась Ольге.
– Артистка наша, – объяснила Ольга, когда они вышли на улицу.
– А ты кто? Режиссер?
– Надо же чем-то заниматься. Здесь нельзя бездельничать. Стыдно.
– Это в мой адрес?
– Ты – гостья. К тебе это не относится.
Ольга показала ей школу – старую, сельскую, и новую, которая строилась. Клуба еще не было. Его с горем пополам заменял агитпункт, разместившийся в трех комнатах. Здесь по вечерам собиралась молодежь. Слушали радио, играли в шахматы, а иногда танцевали тут же, во дворе агитпункта, под музыку своего самодеятельного духового оркестра.
По обочинам улиц росла трава и паслись козы. Пахло дымом. Должно быть, поблизости топили плиту.
– Ну, вот и наша Полыновка, – сказала Ольга. Они гуляли полчаса и обошли уже весь поселок, все его три улицы.
– Тихо тут у вас.
– Да, здесь не Москва.
– Где же весь народ?
– Одни работают, другие с ночной пришли. Отсыпаются. Так и живем…
– Мне нравится.
– Две недели пожить можно, – согласилась Ольга. – Да еще летом, в такую пору. Чем не дача?..
Трудно было понять, шутит она или говорит серьезно. Время близилось к полудню. Солнце припекало, а небо было голубое, без единого облачка.
Они возвращались к дому и шли уже по своей улице.
– Вот его окна, – сказала Ольга. – Два угловых, на втором этаже.
Окна были до половины загорожены газетой, пожелтевшей от солнца, и закрыты наглухо. Казалось, там никто не живет.
– Где он мог быть вчера?
– Спроси его.
– У него кто-нибудь есть?
– У каждого человека кто-нибудь есть.
– Это ужасно, – сказала Тамара.
Почему она не думала об этом до сих пор? О том, что у него может быть своя жизнь. Отдельная от нее. О том, что он живой человек и не может жить только мечтами. Мечтами, которые не сбывались слишком долго.
И вчера он был там. И может быть, всю ночь он был там. Почему я не подумала об этом? Потому что я слишком самоуверенна? Или потому, что слишком верила в него?..