– Ну вот, я пришла, – она поднялась Ольге навстречу. – Раз я вам обещала…
И ее круглое надменное личико со вздернутым носиком слегка покраснело.
С репетиции они возвращались вместе.
– У тебя дело пойдет, – сказала Ольга. – Видишь, я не ошиблась. Учуяла в тебе артистку. Небось опыт есть? В пьесах уже играла?..
– Что вы! Какая я артистка. – Люба помолчала. – Валерка мой, он действительно… Вы бы послушали, как он Есенина наизусть читает…
«Да, мне нравилась девушка в белом, А теперь я люблю в голубом…»Был очень темный вечер. Духота не прошла, напротив, с наступлением темноты как будто еще сгустилась.
– Гроза будет, – сказала Ольга. Она подумала о Тамаре, – вернулась она домой или еще нет.
– Я боюсь грозы, – созналась Люба. – Больно они тут страшные. Как пойдет сверкать, всю ночь не заснешь. То ли дело в городе.
– Скучно тебе здесь?
– «Скучно»! – Люба зло засмеялась. – Если бы только скучно! Здесь невыносимо! Понимаете? Невыносимо!
В ее голосе было такое отчаяние, что Ольга даже огорчилась.
– Что тебе здесь не нравится? – спросила она. – Новый гидрорудник, поселок строится. А вокруг какая красота!..
– Да всё, всё! И рудник ваш. Из-за него мы в эту дыру заехали. И поселок. Я прямо вам удивляюсь, как вы здесь жить можете. Думаете, я дикая! Я пробовала как все жить. В гости к соседям ходила. Придешь, они тебе сразу радиолу заводят. Гостеприимство здешнее!.. В старину самовар ставили, а теперь радиолу, пластинки. Сидишь, слушаешь эти пластинки, грызешь семечки, а самой удавиться хочется!.. И красоту эту вашу я ненавижу! Насмотрелась я на нее, спасибо. Валерка мой на шахту, а я по холмам лазаю, цветы собираю. Огромные такие снопы! И песни пою. Прямо как дурочка какая-то! Офелия!.. Остановишься, поглядишь вокруг, на кряж, на перелески эти, и подумаешь: «Так и пройдет вся молодость». И заплачешь – так себя жалко станет.
– Ну, молодость твоя еще не скоро пройдет, – засмеялась Ольга. – Вышла за горняка – терпи.
– Вот вы смеетесь, а мне иной раз кажется: брошу все и уеду.
– Это и со мной бывает, – сказала Ольга.
– С вами? – В голосе слышалось удивление.
– Однако я еще не сбежала. И ты не сбежишь. Если любишь своего Валерку.
– А ну его, – сказала Люба. – Надоел он мне вместе со своей шахтой.
Дома было тихо, темно. Маринка, привыкшая ложиться рано, уже спала. Тамары не было. За окном, в темноте, уже играли зарницы и слышался дальний рокот грома. Ольга поужинала в одиночестве, на кухне. Почитала книгу, прислушиваясь, – не раздадутся ли за окном шаги. Гром рухнул поблизости, и в квартире стало темно: на подстанции выключили свет. «Ну где ее носит?» – подумала она о Тамаре.
Глава двадцать пятая
– Даже свет погас. Наверно, где-то перегорело.
– Это подстанция. Они выключают, когда гроза…
– Тогда тоже была гроза… Помнишь? В «Буденновском».
– Помню.
– Была война. Нас послали от школы в колхоз. На уборочную. Помнишь, ты забыл взять из дома ложку, и мы ели моей, по очереди.
– Я все помню.
– А потом был дождь и гроза. Мы возвращались с поля. Все побежали дальше, а мы спрятались… Что это было?
– Какой-то сарай.
– Да, сарай. Он был весь дырявый. Дождь лупил по нему изо всей силы, крыша протекала. Но мы нашли сухое место в углу. Там было сено… Сколько нам было тогда?
– Лет пятнадцать.
– Неужели пятнадцать? Совсем дети… Но была война, и мы рано повзрослели…
– Ты здорово перепугалась тогда… Почти как сейчас.
– Стах!..
– Что Стах? Я всегда слишком церемонился с тобой. И тогда. И теперь… Но тогда ты была девочка. Теперь ты женщина, а все боишься. Чего ты боишься?..
– Лучше бы это случилось тогда. В пятнадцать лет. Все же было бы проще.
– Чего ты боишься?..
– Не знаю. Всего. Вины перед мужем боюсь. Этого чувства виноватости, которое надо в себе носить… Я ему никогда не изменяла. Никогда.
– Добродетельная жена. Похвально…
– Да, добродетельная. Чего ты смеешься?..
На него напал смех. Давно он не смеялся так. Его просто валило от смеха. Было что-то надрывное в этом смехе среди ночи, в темной комнате, озаряемой вспышками молний. Он видел, что ей не по себе, но не мог совладать с собой. Такой смех у женщин кончается слезами. Но он, слава богу, не женщина. Ему просто смешно. Ей бы тоже стоило посмеяться. Или ей отказал юмор? Жаль. Это все, что нам осталось теперь.
Добродетельная жена! Она сидит в его комнате в этот поздний ночной час. Сидит на его кровати, разувшись и поджав под себя босые ноги, обтянув юбкой колени. Охраняет свою добродетель. Свое право смотреть мужу в глаза и говорить: «Я никогда не изменяла…»