– Присаживайся, – сказал он. – Куда собралась?
Он разглядывал ее, словно не понимая, зачем она здесь.
– К тебе, – сказала она. – Что-то соскучилась. Дай-ка папироску… – Он протянул ей пачку, но сам курить не стал.
– Соскучилась, значит, – сказал он и слегка смутился.
Она, прищурясь и пуская дым, вглядывалась в его лицо.
Он как будто еще сильней загорел, был чисто выбрит.
Но была в его лице какая-то измученность, как после тяжелой болезни.
– Расскажи что-нибудь, – сказал он. Его тяготило молчание.
– А ты… Не соскучился?
Об этом не надо было спрашивать. Но, сделав первый шаг – придя сюда, она знала, что уже не сможет остановиться в своем унижении. Просить о том, чего нельзя выпросить, – о любви.
Их глаза встретились.
– Я мало думал о тебе все эти дни, – сказал он. Это было жестоко, но он не умел врать. Или не хотел. И все же он пожалел ее, потому что, помолчав, добавил: – Но ты пришла, и я обрадовался тебе. Значит, я все же немножко скучал…
– Ты очень счастлив? – спросила она, продолжая унижаться и страдая от этого.
Он долго молчал.
– Не знаю, подходит ли сюда слово «счастье», – сказал он. – Когда все время думаешь о том, что это кончится…
Он сказал это просто, как сказал бы товарищу, своему парню, с которым можно быть откровенным. Она и была для него таким товарищем. Своим парнем.
– Какой табак едкий, – сказала она.
Зазвонил телефон. Это был Сергей. Стах сообщил ему данные проходки.
Должно быть, он спросил, есть ли к нему вопросы, Стах ответил: «Вопросов нет». В конце разговора Сергей сказал что-то о Тамаре. Может быть, передал от нее привет. Мая поняла это по тому, каким нежным и синим сделался взгляд его серых глаз. Таких глаз она никогда не видела у него. «Подходит ли сюда слово счастье?»
Он взглянул на часы, – не пора ли уже идти в шахту.
– Расскажи что-нибудь, – сказал он опять.
Но вновь зазвонил телефон. На этот раз звонили из забоя. Это был Басюк, бригадир скоростников. Он жаловался на начальника вентиляции Рябинина. Стах напряженно вслушивался в глухой, отдаленный толщей земли голос Басюка. Должно быть, Басюк просил разрешения продолжать работу.
– Не могу, Витя, – сказал Стах. – Это его право – остановить забой, если есть нарушения по безопасности. Ты бы лучше поставил шесть лесин, чем тратить время на разговоры. Леса нет?.. Пошли двоих из бригады, пусть доставят… Ладно. Я скоро спущусь. Там разберемся…
Он поднялся.
– Идешь? – спросила Мая.
– Придется идти. Ребята злятся. Рябинин для них не авторитет.
– Вы в этом сами виноваты, – сказала Мая. – Для вас всех он мальчишка. Думаешь, шахтеры не видят?..
– Возможно, ты права, – сказал Стах. – А пока что надо идти, выручать его.
Его мысли были уже далеко, во втором подэтаже, откуда звонил Басюк.
«Сейчас он уйдет, – подумала Мая. – Десять шагов до двери, и мы расстанемся. Когда я увижу его? И зачем мне теперь его видеть?»
– Извини, – сказал он. – Я должен идти…
В его голосе была жалость к ней. Та самая жалость, которую она так боялась услышать от других. Но от него она согласна была принять и жалость. Разве не за этим пришла она к нему?
Самое трудное в любви – понять, что все кончено. Согласиться с этим.
В кабинет ворвался Рябинин. Он был в шахтерке, перемазанный углем, – видно, только что вышел из шахты. Он дышал тяжело, – не то после бега, не то от волнения. Он не удивился, увидев Маю. Верней, даже не заметил ее.
– Вы еще здесь, Станислав Тимофеич, – сказал он, переводя дыхание. – Я остановил забой во втором подэтаже. Кровля коржит, подхватить нужно. А у них, видишь ли, лесин лишних нет…
– Я все знаю, – сказал Стах. – Правильно сделал, что остановил…
– Нет, вы не все знаете! – крикнул Рябинин. – Они не за лесом пошли. Они с Забазлаевым по телефону связались. Он разрешил им продолжать работу…
Рябинин вытер щеку кулаком, размазав что-то мокрое – пот или слезы, и сделался еще чумазее.
Они стали звонить на второй подэтаж, но там никто не подходил.
– Бурят, – сказал Стах. – Бурят и ничего не слышат. Как глухари…
– Не переодевайся, – сказал он Рябинину. – Пойдем вместе.
Казалось, он забыл о Мае. Они с Рябининым уже шагали к душевой по пустому освещенному шахтному двору. Все небо было в звездах. Стах шагал своей легкой, пружинящей походкой. В дверях душевой он остановился. Оглянулся.
Она стояла в воротах, глядя ему вслед. Наверно, она показалась ему очень одинокой.
– Подожди дежурную машину, – сказал он. – Осталось десять минут. Чего тебе одной топать?..