Марк протянул подростку пустой поднос.
– Заказывай что хочешь.
Тот замялся: видно, у него жизни никогда не случалось подобного выбора. Марк сам купил ему тарелку наваристых щей, пюре с котлетой и стакан компота. Себе взял простую лапшу с острыми специями. Кинул на тот же поднос и отнес к столику у окна.
Пацаненок резво заработал алюминиевой ложкой. Через минуту он отставил пустую тарелку из-под щей и принялся за второе. Щеки его порозовели, глаза ожили.
– Как тебя звать? – Марк почувствовал, что наступило время для откровенности.
– Максим, – без колебаний ответил подросток.
– Здесь где-то живешь?
– В развалинах на пустыре, – кивнул он. – У нас там банда.
– Понятно… Мне пора, Максим. – Марк снова нащупал в кармане целлофановый сверток. – И запомни: нужно бороться, а то пропадешь.
Он мог бы рассказать ему о своей жизни в интернате. О том, как приходилось кулаками и ногтями отстаивать свободу. Но Марк промолчал, его ждало неотложное дело. Он встал со стула, прошел между столиков к двери, чувствуя на спине пристальный взгляд карих глаз.
Каменный трехэтажный дом с нужным адресом прятался за гигантскими, уже пожелтевшими тополями. В подъезде Марк надел оранжевый жилет, поправил на груди бейдж и по пыльной лестнице поднялся на третий этаж.
Возле крашеной деревянной двери на месте звонка торчал обрывок провода. Марк постучал. Почти сразу с другой стороны послышался невнятный шум, донесся тревожный женский голос:
– Кто там?
– Сантехник! – Марк постучал сильнее. – У вас утечка!
После небольшой заминки щелкнул замок. В темной щели мелькнул глаз. Марк выставил бейдж. Типографский шрифт и синяя печать, видимо, вызвали доверие. Дверь открыла девушка, лет на пять младше Марка, худая, с бледной прозрачной кожей и темно-русыми волосами, собранными в пучок на затылке. Ее лицо с небольшим прямым носом, маленьким подбородком и тонкими губами можно было назвать красивым, если бы не впалые щеки и глубокие тени под глазами. Но сами глаза, голубые и немного раскосые, смотрели с живым спокойным вниманием.
Марк еще раз показал бейдж и переступил порог квартиры. В темном коридоре вдоль стен беспорядочно громоздилась мебель. «Что я здесь делаю?» – промелькнуло в голове Марка.
– Разрешите? – Он щелкнул выключателем на стене, но люстра на потолке не зажглась.
– Уже неделю не горит, – посетовала из темноты хозяйка.
Марк потянулся к низкому абажуру, нащупал стеклянную колбу лампы и с силой покрутил ее в патроне. Яркий свет резанул по глазам.
– Вот и все. – Сквозь желтые круги Марк разглядел улыбку девушки. – Контакты окислились.
Улыбка ей шла, и девушка явно умела веселиться.
Марк прошел в ванную, проверил вентили, сделал вид, что осматривает трубы. Следом перешел на кухню и разобрал под мойкой сифон. Тот действительно забился жиром и клочьями волос и подтекал. Марк вычистил крышку и трубки, промыл гофру. Скрутил все детали обратно.
– Больше не будет протечек.
Он помыл руки и вытер их висящим рядом с мойкой кухонным полотенцем.
– Спасибо, – улыбнулась девушка. – Хоть одна хорошая новость.
– Неплохо бы еще вентили заменить, – Марк потер ладонью щетину на подбородке. – Но это терпит.
Он сел за стол, вытащил из кармана фиктивный бланк заказа, заполнил и протянул хозяйке:
– Распишитесь.
Она поставила несколько завитков и написала фамилию. Марк посмотрел на подпись:
– Ваша фамилия Эдгард? – сощурился он, притворяясь, будто не может разобрать почерк.
– Да, верно, Елена Эдгард. – Девушка поправила выбившийся локон.
– Жилплощадь снимаете? – Марк напустил на себя строгий вид. – Нужно для отчетности.
– Нет, квартира родителей. – Девушка откашлялась. – Теперь я единственная собственница. Папа неделю назад умер.
Только теперь Марк заметил черную ткань на зеркале в конце коридора. Он отвел взгляд:
– Соболезную.
Заплакал ребенок, и хозяйка поспешила в соседнюю комнату. Марк вышел в коридор, вытащил из кармана плаща пакет и второпях запихнул в дальний угол обувной тумбы. Облегченно выдохнул, вытирая о штаны вспотевшие ладони.
Девушка появилась, неся на руках девочку лет четырех-пяти. Ребенок поразительно походил на мать, словно уменьшенная копия, только волосы черные. Марку показалось, будто посреди убогого жилища ожила идиллическая картина – из тех полотен старых мастеров, что освещены особым внутренним светом. Иллюзия быстро рассеялась, но в груди поселилась тупая ноющая боль.