— Знаешь, со следующей недели у меня практика в стационаре, — посерьёзнел сын.
— В какой больнице? — в тон ему спросил Игорь Иванович.
— Скорой помощи. Как раз близко к дому, сам понимаешь…
Игорь Иванович кивнул. Помолчал и вспомнил:
— А наша мама сегодня объявила, что начала писать книгу о малоизвестном композиторе. Надеется, что это будет интересно и тебе, и мне, — он улыбнулся краешками губ.
— Мне? Конечно, интересно. Главное — пусть пишет!
— Я тоже так думаю, сынок…
Отец и сын будто прочитали мысли друг друга.
Славик медленно отодвинул пустую тарелку, поднял глаза на отца:.
— А у меня сегодня знакомство приключилось, — сказал так, будто подбирал незнакомые слова.
Игорь Иванович приготовился слушать, откинулся на спинку стула.
— Старик один… в поликлинику приходил.
— Точно старик? Мой ровесник, наверное?
— Нет, па, не напрягайся. На самом деле — старый человек. Я с утра к Танюше забегал, она сейчас подрабатывает, медсестру подменяет у хирурга. Хотел ей сюрприз сделать, а Танюшку отправили срочно санитарную книжку оформлять. Хирург меня уже знает — вот и взмолился: «Посиди, хоть с карточками поможешь». «Ну, думаю, — так и быть, посижу часа два, для практики». Только мы начали приём — врача вызвали к начальству, понедельник же, коллектив пред ясны очи явиться должен. А в кабинет старик ломится. Я ему объясняю — он ни в какую. «Снимите мне швы, — кричит, — срочно!»
— Что, орёт прямо? — шевельнулся Игорь Иванович.
Сын покачал головой:
— Это я так, для ясности картины. На самом деле старичок из разряда одуванчиков — беленький, опрятный. Но потому и настойчивость его неожиданной была. Я, наконец, усадил его, расспрашиваю. Оказывается, старик очень спешил, прибежал швы снять, плечо у него травмировано… Мне, говорит, обязательно к девяти часам к жене в больницу надо успеть. Я, говорит, покормить её должен. Я ему объясняю — он не в какую! Мол, срочно и сейчас снимайте швы. Потом вдруг ультиматум: «Не снимите — я так с ними и останусь, ждать не могу. И прийти в поликлинику в ближайшее время тоже». Я чтоб как-то его успокоить, отвлечь, про жену начал расспрашивать. А то, не ровен час, и вправду убежит! И представляешь, рассказал мне старик, что у его жены болезнь Альцгеймера. Я естественно спрашиваю: «Она будет очень волноваться, если вы не придёте вовремя?»
А старик: «Нет, волноваться не будет, моя жена не узнаёт меня последние пять лет. И даже не помнит, кем я приходился ей по жизни». «И, несмотря на это, — спрашиваю его, — вы всё равно каждое утро спешите в больницу к человеку, который даже не узнаёт вас?» А он, представляешь, улыбнулся, и тихо так ответил: «Да, к сожалению, она не знает кто я. Зато я помню, кто она. С ней я был счастлив всю свою жизнь». Вот так, представляешь?..
Славик опустил глаза, повисла пауза.
— …ну и зачем ты мне это рассказал? — дрогнул Игорь Иванович. Ему показалось, что подобную историю он уже слышал, может быть, даже встречал в Интернете… И очень обидно стало от скрытого нравоучения сына. Зачем он? Хочет надавить на отца примером и придумал про какую-то встречу? Очень боится за маму?
Неловкая пауза сменилась смущённым Славкиным лепетанием, мол, не об отце речь, мол, это он к собственной жизни относит, к их с Танюшкой будущему.
— Согласись, па, не у каждого в жизни получается! Ну, чтоб вот так, чтоб до конца вместе. Правда же? — щёки Славки пылали румянцем.
Повисла тяжёлая пауза. Игорь Иванович не то, что не захотел, а просто не мог говорить. Объяснять, обсуждать. Буркнув «добройночи», поплёлся к себе в кабинет. Давила плечи необъяснимая обида и за себя, и за сына, и за того старика, которому так и не сняли швы в поликлинике. Близкие слёзы стояли в глазах. Усилием воли он не давал им пролиться… Может и зря.
Ночью шёл дождь. Стоя у окна в кабинете, Игорь Иванович смотрел на огромные лужи внизу, в свете фар проезжающих машин капли дождя вспыхивали яркими белыми звёздами на поверхности воды, и он не мог отвести глаз от этого мерцания. Никогда не видел подобной красоты! Грязно-чёрные лужи — и столько серебристо-белых огоньков! Но только в огоньках этих не было радости, словно состояли они не из света, а из тумана.
«Бояться нужно не смерти, а пустой жизни», — снова думал Игорь Иванович. И не мог вспомнить, жена сказала ему об этом или он прочёл, кажется, у Брехта…
Весь следующий день Игорь Иванович ловил себя на мысли, что делает нечто ненужное, находится не там, где должен, и голова его забита чепухой. В тоже время его распирало чувство полученной вдруг внутренней свободы. Но это ощущение не добавляло радости. Наверное, так бывает у старого раба, оборвавшего цепи и оставшегося вдруг в одиночестве. Как перст… «И пусть. Устал. Никого не хочу видеть и слышать. Почему я виноват? Зачем я должен оправдываться и постоянно доказывать невиновность, изображая при этом благостную улыбку? Даже Славка пытается меня учить и воспитывать».