О, как мы любим лицемеритьИ забываем без трудаТо, что мы в детстве ближе к смерти,Чем в наши зрелые года.
Ещё обиду тянет с блюдцаНевыспавшееся дитя,А мне уж не на кого дутьсяИ я один на всех путях.
Но не хочу уснуть, как рыба,В глубоком обмороке вод,И дорог мне свободный выборМоих страданий и забот.
1932
Георгий Иванов
1894–1958
«Холодно бродить по свету…»
Холодно бродить по свету,Холодней лежать в гробу.Помни это, помни это,Не кляни свою судьбу.
Ты ещё читаешь Блока,Ты ещё глядишь в окно,Ты ещё не знаешь срока —Все неясно, все жестоко,Все навек обречено.
И, конечно, жизнь прекрасна,И, конечно, смерть страшна,Отвратительна, ужасна,Но всему одна цена.
Помни это, помни это,Каплю жизни, каплю света…
«Донна Анна! Нет ответа.Анна, Анна! Тишина».
1930
Вероника Тушнова
1911–1965
«Молодость… Старость…»
Молодость… Старость…Привычно, знакомо.А я бы делила жизньпо-другому:я на две бы части ее делила,на то, что будет,и то, что было.Ведь жизнь измеряют —знаете сами —когда годами,когда часами.Знаете сами —лет пять или десятьминуте случается перевесить.Я не вздыхаю:о, где ты, юность!Не восклицаю:ах, скоро старость!Я жизни вопрос задаю, волнуясь:что у тебя для меня осталось?
Припоминаю я все, что было,жизнь пересматриваю сначала,как беспощадно меня учила,какие подарки порой вручала.Знала я счастье,не знала покоя,знала страданья,не знала скуки.С детства открылось мне,что такоенепоправимость вечной разлуки.Руки мои красивыми были,нежными были,сильными стали.Настежь я сердце свое раскрылалюдскому счастью,людской печали.Я улыбалась и плакала с ними,стала мудрееи непримиримей,мягче я стала,тверже я стала,лгать и завидоватьперестала.Молодость – сила.Старость – усталость.Думаю —силав запасеосталась!
Борис Слуцкий
1919–1986
Болезнь
Досрочная ранняя старость,Похожая на пораженье,А кроме того – на усталость.А также – на отраженье
Лица в сероватой луже,В измытой водице ванной:Все звуки становятся глуше,Все краски темнеют и вянут.
Куриные вялые крыльяМотаются за спиною.Все роли мои – вторые! —Являются передо мною.
Мелькают, а мне – не стыдно.А мне – все равно, все едино.И слышно, как волосы стынутИ застывают в седины.
Я выдохся. Я – как город,Открывший врагу ворота.А был я – юный и гордыйСолдат своего народа.
Теперь я лежу на диване.Теперь я хожу на вдуванья.А мне – приказы давали.Потом – ордена давали.
Все, как ладонью, прикрытоСплошной головною болью —Разбито мое корыто.Сижу у него сам с собою.
Так вот она, середина Жизни.Возраст успеха.А мне – все равно.Все едино. А мне – наплевать. Не к спеху.
Забыл, как спускаться с лестниц.Не открываю ставен.Как в комнате,Я в болезниКровать и стол поставил.
И ходят в квартиру нашуДамы второго разряда,И я сочиняю кашуИз пшенного концентрата.
И я не читаю газеты,А книги – до середины.Но мне наплевать на это.Мне все равно. Все едино.
1966
В сорок лет
Ночной снегопад еще не примятутренней тропкой – до электрички.Сотрясая мост через речку,редкие поезда гремят.Белым-бело не от солнца – от снега.Светло не от утра – светло от луны.И жизнь предо мной – раскрытая книгав читальном зале земной тишины.И сорок лет,те, что прошли,и те года, что еще придут,летят поземкой вдоль земли,покуда бредешь, ветерком продут.Не хочешь отдыха и ночлега,а только – шагать вдоль тишины,покуда бело не от солнца – от снега,светло не от утра – светло от луны.
Давид Самойлов
1920–1990
Зрелость
Приобретают остроту,Как набирают высоту,Дичают, матереют,И где-то возле сорокаВдруг прорывается строка,И мысль становится легка.А слово не стареет.
И поздней славы шепотокНемного льстив, слегка жесток,И, словно птичий коготок,Царапает, не раня.Осенней солнечной строкойПриходит зрелость и покой,Рассудка не туманя.