И платят позднею ценой:«Ах, у него и чуб ржаной!Ах, он и сам совсем иной,Чем мы предполагали!»Спасибо тем, кто нам мешал!И счастье тем, кто сам решал, —Кому не помогали!
«Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал…»
Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.Я любил, размышлял, воевал.Кое-где побывал, кое-что повидал,Иногда и счастливым бывал.
Гнев меня обошел, миновала стрела,А от пули – два малых следа.И беда отлетала, как капля с крыла,Как вода, расступалась беда.
Взял один перевал, одолею второй,Хоть тяжел мой заплечный мешок.Что же там, за горой? Что же там – под горой?От высот побелел мой висок.
Сорок лет. Где-то будет последний привал?Где прервется моя колея?Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.И не допита чаша сия.
«Луч солнца вдруг мелькнёт, как спица…»
Луч солнца вдруг мелькнёт, как спица,
Над снежной пряжею зимы…И почему-то вновь приснится,Что лучше мы, моложе мы,
Как в дни войны, когда, бывало,Я выбегал из блиндажаИ вьюга плечи обнимала,Так простодушна, так свежа;
И даже выстрел был прозраченИ в чаще с отзвуками гас.И смертный час не обозначен,И гибель дальше, чем сейчас…
1957
Александр Межиров
1923–2009
«Люди, люди мои! Между вами…»
Люди, люди мои! Между вамиПообтерся за сорок с лихвойТелом всем, и душой, и словами, —Так что стал не чужой вам, а свой.
Срок положенный отвоевавши,Пел в неведенье на площадях,На нелепые выходки вашиНе прогневался в очередях.
Как вы топали по коридорам,Как подслушивали под дверьми,Представители мира, в которомЛюдям быть не мешало б людьми.
Помню всех – и великих и сирых, —Всеми вами доволен вполне.Запах жареной рыбы в квартирахОтвращенья не вызвал во мне.
Все моря перешел.И по сушеНабродился.Дорогами сыт!И теперь, вызывая удушье,Комом в горле пространство стоит.
«У человека…»
У человекаВ середине векаБолит висок и дергается веко.Но он промежду тем прожекты строит,Все замечает, обличает, кроет,Рвет на ходу подметки, землю роет.И только иногда в ночную тьму,Все двери заперев, по-волчьи воет.
Но этот вой не слышен никому.
«В огромном доме, в городском июле…»
В огромном доме, в городском июле,Варю картошку в маленькой кастрюле.
Кипит водопроводная вода, —Июльская картошка молода, —Один как перст,Но для меня отверстМирНаканунеСтрашногоСуда.
На всех пространствах севера и югаПревысил нормы лютый зной июля.
Такого не бывало никогда, —Ах, Боже мой, какие холода…
Варю картошку в мире коммунальном,Равно оригинальном и банальном.
Мудрей не стал, – но дожил до седин.Не слишком стар, – давным-давно один.
Не слишком стар, давным-давно не молод,Цепами века недоперемолот.
Пятидесяти от роду годов,Я жить готов и умереть готов.
Булат Окуджава
1924–1997
«Быстро молодость проходит, дни счастливые…»
Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет.Что назначено судьбою – обязательно случится:то ли самое прекрасное в окошко постучится,то ли самое напрасное в объятья упадет.
Так не делайте ж запасов из любви и добротыи про черный день грядущий не копите милосердье:пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье,лягут ранние морщины от напрасной суеты.
Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что старость коротка.Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах…Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок —только ровная дорога до последнего звонка.
Константин Ваншенкин
1925–2012
«С облегчением вспомнил сквозь сон…»
С облегчением вспомнил сквозь сон:Мелкой рябью наполнены лужи.Лист кленовый, что с ветки снесен,На стекле прилепился снаружи.Дождь шуршит то яснее, то глуше.Воскресенье – спешить не резон.
Наилучшие в жизни года:И родители наши здоровы,И к свершениям дети готовы,И мы сами еще хоть куда.Но – что делать! – близки холодаИ грядущие вьюги суровы.