Ту ветку посадилСам в землю он роднуюИ часто приносилЕй воду ключевую.
Он стал старик седой,И сила мышц пропала;Из ветки молодойОлива древом стала.
Под нею часто онСидит, уединенный,В невыразимый сонДушою погруженный.
Над ним, как друг, стоит,Обняв его седины,И ветвями шумитОлива Палестины;
И, внемля ей во сне,Вздыхает он глубокоО славной старинеИ о земле далекой.
1832
Петр Вяземский
1792–1878
«Жизнь наша в старости – изношенный халат…»
Жизнь наша в старости – изношенный халат:И совестно носить его, и жаль оставить;Мы с ним давно сжились, давно как с братом брат;Нельзя нас починить и заново исправить.
Как мы состарились, состарился и он;В лохмотьях наша жизнь, и он в лохмотьях тоже,Чернилами он весь расписан, окроплен,Но эти пятна нам узоров всех дороже;
В них отпрыски пера, которому во дниМы светлой радости иль облачной печалиСвои все помыслы, все таинства свои,Всю исповедь, всю быль свою передавали.
На жизни также есть минувшего следы:Записаны на ней и жалобы, и пени,И на нее легла тень скорби и беды,Но прелесть грустная таится в этой тени.
В ней есть предания, в ней отзыв, нам родной,Сердечной памятью еще живет в утрате,И утро свежее, и полдня блеск и знойПрипоминаем мы и при дневном закате.
Еще люблю подчас жизнь старую своюС ее ущербами и грустным поворотом,И, как боец свой плащ, простреленный в бою,Я холю свой халат с любовью и почетом.
Между 1874 и 1877
«“Такой-то умер”. Что ж? Он жил да был и умер…»
Что выехал в Ростов.
«Такой-то умер». Что ж? Он жил да был и умер.Да, умер! Вот и всё. Всем жребий нам таков.Из книги бытия один был вырван нумер.И в книгу внесено, что «выехал в Ростов».Мы все попутчики в Ростов. Один поране,Другой так попоздней, но всем ночлег один:Есть подорожная у каждого в кармане,И похороны всем – последствие крестин.А после? Вот вопрос. Как знать, зачем пришлимы?Зачем уходим мы? На всем лежит покров,И думают себе земные пилигримы:А что-то скажет нам загадочный Ростов?
1876
Федор Тютчев
1803–1873
Последняя любовь
О, как на склоне наших летНежней мы любим и суеверней…Сияй, сияй, прощальный светЛюбви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,Лишь там, на западе, бродит сиянье, —Помедли, помедли, вечерний день,Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,Но в сердце не скудеет нежность…О ты, последняя любовь!Ты и блаженство и безнадежность.
Алексей Кольцов
1809–1842
Песня старика
Оседлаю коня,Коня быстрого,Я помчусь, полечуЛегче сокола.
Чрез поля, за моря,В дальню сторону —Догоню, ворочуМою молодость!
Приберусь и явлюсьПрежним молодцем,И приглянусь опятьКрасным девицам!
Но, увы, нет дорогК невозвратному!Никогда не взойдетСолнце с запада!
Яков Полонский
1819–1898
Поздняя молодость
Лета идут – идут и бременят —Суровой старости в усах мелькает иней, —Жизнь многолюдная, как многогрешный ад,Не откликается – становится пустыней —Глаза из-под бровей завистливо глядят,Улыбка на лице морщины выгоняет.Куда подчас нехорошаУлыбка старости, которая страдает!А между тем безумная душаЕще кипит, еще желает.
Уже боясь чарующей мечты,Невольно, может быть, она припоминает,При виде каждой красоты,Когда-то свежие и милые чертыСвоих богинь, давно уже отцветших, —И мнит из радостей прошедшихНеслыханные радости создать,Отдаться новым искушеньям —Последним насладиться наслажденьем,Последнее отдать.
Но страсть, лишенная живительной награды,Как жалкий и смешной порыв,Сменяется слезой отчаянной досады,Иль гаснет, тщетные желанья изнурив.Так музыкант, каким бы в нем огнемНи пламенели памятные звуки,С разбитой скрипкой, взятой в руки,Стоит с понуренным челом.В душе любовь – и слезы – и перуны —И музыки бушующий поток —В руках – обломки, – порванные струныИли надломленный смычок.