-- В знак дружбы...
-- Заграничное? -- как раненый в сердце, простонал Семчук, разглядывая подарок.
-- Не совсем. Из Чехословакии... Послевоенное производство, так себе, а в общем -- дрянь...
Семчук был так поглощен детальным рассматриванием зеркальца, что не заметил, как его оттер плечом лейтенант Взятников. Освободив себе место, Взятников взял под козырек и хотел было уже выпалить: "Ваши документы!" -но при виде заграничного костюма Гоги у него непроизвольно вылетело хриплое "Добро пожаловать!"
-- Выдай служивому подарок! -- скомандовал старший конкистадор.
Разглядывающего зеркальце Взятникова оттер Столбышев.
-- С приездом!.. Дорогие товарищи, устали, того этого, с дороги? -запел он сладким голосом и сдул с заграничного рукава Дельцова пылинку. -Из Москвы пожаловали?..
-- Угу.
-- Радость-то какая!.. Ну, как столица?
-- Ничего, стоит на месте, -- небрежно ответил Дельцов и поинтересовался: -- А вы, кто же такие будете?
Установив, что перед ним стоит сам хозяин района, он распорядился дать ему зеркало и вдобавок пачку американских сигарет "Камель".
-- В Одессе с большими трудностями достали. Только там и можно достать, и то по большому блату с моряками дальнего плавания, -- говорил он, придавая искусной модуляцией голоса больше значимости подарку.
По лицу Столбышева расплылась улыбка, как кусок масла на горячей сковородке:
-- Премного благодарен. Мерси, как в Москве говорят. Рад буду пригласить вас отъесть... откушать, так сказать, чем Бог послал. Не поставьте на вид провинциальную простоту. Пища, конечно, не московская, фрикаделей и, того этого, антитрикотов с гречневой кашей не имеем налицо, но поросенка в силах организовать. Поговорим о дорогой столице, о, того этого, государственных делах столичного масштаба. В общем, прошу!.. Уважьте!.. И мерси вам заранее и пардон, как в Москве говорят.
Добившись согласия отобедать, Столбышев, красный и радостный от удачи и от гордости за короткую речь в высоком столичном штиле, бросился в дом Раисы.
-- Беги скорее в колхоз "Изобилие" и передай, что я, того этого, распорядился списать одного поросенка, как издохшего от чумки. Тащи его сюда, жарь, убери хлам и мусор. Чтобы все выглядело по культурному. И не ходи, так сказать, лахудрой! Опозоришь меня перед московскими гостями... О, Господи, темнота и провинция!.. Ну, как я тебя, такую некультурную, возьму в Москву?!
-- Ты сам вначале туда доберись! -- огрызнулась любимая женщина.
Столбышев с недоумением пожал плечами, как Раиса сама того не понимала, что, благодаря воробьепоставкам, он уже одной ногой в Москве.
Дельцов в сопровождении верного Брыскина прибыл из Москвы в Орешники за московскими унитазами. Эта неказистая посудина в столице была остро дефицитным товаром и ее не могли достать даже опытные спекулянты: -шагающий экскаватор может, а об этом и не мечтайте, -- говорили они, краснея в отличие от государственных торговцев за свою беспомощность. Беспомощность спекулянтов на унитазном фронте объяснялась тем, что они, разбалованные легкими условиями Советского Союза, погрязли в рутине и, как откормленные мыши в амбаре, потеряли чувство изобретательности в борьбе за существование. Когда вся Москва стонала по унитазам, спекулянты почивали на лаврах и никто из них не удосужился приоткрыть занавес над тайной бесследного исчезновения их с рынка.
И вот за это таинственное и явно прибыльное дело взялся, тогда еще мало известный спекулянт, Гога Дельцов, торговавший шнурками для ботинок в разнос. И на этом деле Гога Дельцов вознесся до небывалых высот, когда даже сам московский областной прокурор при встрече с ним первым снимал шляпу и кланялся: "С огромнейшим приветом, милейший!"
Унитазы выпускала небольшая московская фабрика "Прогресс". Они поступали с фабрики в министерство и распределением их ведал сам министр. Это было известно всем. Но необъяснимой загадкой являлся факт, что вся, распределенная министром, продукция фабрики "Прогресс" бесследно исчезла. Исчезла так, словно бы ее арестовали органы госбезопасности. Бросив продажу шнурков для ботинок, дававшую ему втрое больше заработка, чем основная профессия инженера строителя, Гога подошел к раскрытию тайны исчезновения унитазов, как профессор к изучению неизвестного еще медицине недуга. Он посещал фабрику "Прогресс", беседовал с работниками министерства и однажды, незаконно присвоив себе звание спекулянта галошами, был принят самим заместителем министра. Постепенно клубок распутался и Гога установил, что пропажа унитазов происходит вследствие особой и редкой даже в советских условиях системы перестраховки.
Фабрика "Прогресс" существовала еще до революции и всегда выпускала санитарные приспособления для домов. С начала первой пятилетки все качественное сырье пошло на военные заводы и продукция фабрики стала несносной. Поэтому на протяжении двадцати лет на фабрике сменилось более ста тридцати директоров, посаженных и расстрелянных за брак. В 48-м году директором фабрики был назначен некий Елкин, ранее бывший директором спичечной фабрики. Познакомившись с производством и увидев, что никакого спасения нет, Елкин написал на себя анонимный донос, что он зарезал собственного племянника, -- рассчитывая таким образом, что лучше просидеть три года в тюрьме за убийство несовершеннолетнего родственника, чем получить расстрел за бракованные унитазы. Однако, следствие установило, что у Елкина никакого племянника не было. Его освободили, и он с двумя поломанными ребрами к ужасу своему опять очутился на пороховой бочке директорского кресла фабрики "Прогресс".
Он слышал, как внизу под полом грохотали машины, вырабатывая пагубную продукцию, но остановить их он не мог, ибо невыполнение плана -- равносильно смерти. Выпускать же доброкачественную продукцию он тоже был не в состоянии. Как грозная лава под землей, под полом директорского кабинета накапливались смертоносные унитазы. В этот критический момент судьба сжалилась над обреченным Елкиным и подкинула ему на письменный стол обыкновенную спичечную коробку, его прежнюю продукцию, загоравшуюся по вдохновению. "Хранить в сухом месте", -- прочел Елкин на спичечной коробке и, осененный гениальной мыслью, ударил себя по лбу.
Через месяц, когда разразился планомерный унитазный скандал, Елкин оправдал себя с честью. Вместо него полетел в тартары министр, не заметивший предупреждающей надписи на продукции фабрики "Прогресс". А новый министр оказался более дальновидным и стал засылать унитазы в глухие места, где их не могли использовать и, следовательно, не могло быть жалоб на качество. Вот и вся тайна.
Сделав такое великое открытие, Гога Дельцов сразу же взял на персональное жалование с выдачей щедрых премиальных необходимых работников министерства торговли и таким образом захватил в свои руки всесоюзную унитазную монополию. Он летал на самолетах к чукчам Камчатки. Пробирался на верблюдах в безводные пески Кара-Кума. Мчал на собачьей упряжке в зоне вечной мерзлоты. И за тысячи километров от Москвы находил водобоязливые посудины. И хотя обратная перевозка стоила колоссальных затрат, Гога зарабатывал несметные деньги.
-- Дельцов ворочает миллионами, -- говорили о нем в Москве завистливые спекулянты, специалисты по добыче и продаже кожи, мануфактуры, лаврового листа, дамских бюстгальтеров, керосина, чулок, мебели, детских сосок, авточастей, электропроводов, лент для бантиков, колесной мази, хомутов, галош, кастрюль, щипцов для завивки волос, английских булавок, оправ для очков и стекол к ним, примусных иголок, искусственных грудей и тысяч других давно изобретенных человеком предметов, о которых работники советской торговли имели представление после знакомства с ними на черном рынке.
Приняв и обласкав местных орешниковских руководителей, Гога на ходу подрядил московских шоферов на обратную перевозку еще неразгруженного груза, и только потом направился в районный магазин к Мамкину, где и завел деловой разговор: