-- Вот что, дорогой. Хочу тебя осчастливить и купить всех московских "генералов", попавших сюда по планомерному недоразумению. Я тебя спасаю от крупной неприятности невыполнения торгплана. Слов благодарности не говори. Моим именем детей своих не называй. Мы уже давно не девушки, и сентиментальность нам не к лицу. Коля, -- обратился он к Брыскину, -- выдай товарищу Мамкину под расписку причитающуюся сумму по твердым государственным ценам и добавь ему пятнадцать тысяч за жизнь в отдаленных районах. На пятнадцать тысяч расписки не требуй...
Мамкин высморкался в платок и пару раз всхлипнул:
-- Жалко продавать. Поймите чувство работника прилавка, когда после стольких лет у него в магазине завелся товар. -- Он пустил слезу и уткнул лицо в платок. Плечи его вздрагивали.
-- Я не могу видеть мужских слез, -- с болью в голосе простонал Дельцов. -- Коля, выдай ему без расписки еще пять тысяч за нанесение морального ущерба. Осуши слезы несчастному.
Но слезы несчастного не просохли и после следующих трех тысяч, выданных без расписки, как выразился Дельцов: на предмет постройки моего монумента с унитазом в руках и соответствующей надписью: "Спасшему районную торговлю". Ну, а потом слезы Мамкина, как и каждые слезы, которые льются черезчур долго, сделали сердце Гоги Дельцова черствым. Он замкнулся в себя и уселся верхом на табурет ожидать, пока трагический талант Мамкина иссякнет. Лицо Гоги сделалось каменным, как у родственника, который присутствует на похоронах тещи, пропившей все состояние и ничего, кроме долгов, не оставившей в наследство.
-- Ты что, хочешь получить сталинскую премию, как известная плакальщица и вопленица Василиса? -- спросил Гога ледяным голосом после долгого молчания. -- Не хочешь продавать, так скажи сразу, что я, мол, хочу, чтобы меня посадили за срыв торгового плана. Без меня не продашь ни одной проклятой посудины! И если ты плачешь от радости, то я тебе эту слабость великодушно прощаю. Но если ты плачешь от вековечной жадности купца и стяжателя, то мы сейчас же уйдем и стряхнем с ног своих прах земли орешниковской.
Гога Дельцов поднялся с табурета и сделал движение в сторону двери.
-- Куда?! -- жалобно всхлипнул Мамкин.
-- Куда вы удалились? -- передразнил его Дельцов. -- Мы уезжаем в древний город Углич, где за тысячу прошедших лет не построена и на следующую тысячу лет не предусмотрена постройка канализации и водопровода и куда прибыла большая партия унитазов. В Угличе работники советской торговли за тысячу лет постигли мудрость не плакать, а наживаться.
-- Берите все! -- вздохнул Мамкин тоном ограбленного в темном переулке миллионера, который просит оставить ему только жизнь.
-- Талант! -- искренне восхитился Гога Дельцов. -- Век живи, век учись. Совершенно новый метод психологического воздействия на покупателя. Ты, Мамкин, за границей в два года мог бы состояние сделать. Но у нас твой талант неприменим, у нас должен покупатель плакать, умолять и биться в истерике...
Древний обряд купли и продажи был совершен всего в несколько минут. Коля Брыскин с треском открыл портфель и отсчитал причитающуюся сумму.
-- Прибавили бы на многодетность, -- опять зарюмсал Мамкин, заметив, что в портфеле столько денег, словно хозяева его только час тому назад ограбили государственный банк СССР и не успели истратить ни одной копеечки.
-- Наверное, тебя в детстве учили не попрошайничать. Как многодетному, ответственному за воспитание потомков, тебе не следует это забывать, -заметил Гога Дельцов, раскладывая веером на столе бумажки с разноцветными штампами и печатями. -- Не смотри на них с опаской, как нищий на найденный в кружке подаяний фальшивый банкнот. Зачем делать липовые документы, если за небольшую мзду можно получить официальное удостоверение на право покупки волжского пароходства? -- пробаритонил Гога и предложил Мамкину выбор.
Выбор был большой и разносторонний. Тут были документы почти всех московских учреждений, трестов и предприятий, и в каждом из них писалось, что товарищ Г. В. Дельцов подлинно является агентом по снабжению (следовало: какого завода, фабрики, главка, треста) и что он уполномочен производить закупки, расчеты и проч. проч.
-- С кем хочешь иметь торговые сношения? -- спросил Гога и Мамкин, закрыв глаза, словно вытягивая жребий, взял наугад.
-- Недурно! -- улыбнулся Гога Дельцов. -- Коля, он вытащил удостоверение, любезно выданное мне фабрикой "Прогресс". Так как мы покупаем для "Прогресса" его же собственную продукцию, то мне жалко выброшенных зря двадцати трех тысяч.
-- Я же плакал! -- оправдывался Мамкин.
-- Ну, разве что за слезы жемчужные, -- вздохнул Дельцов и повернулся к адъютанту: -- Иди, Коля, составлять караван и поторопись на визит к местному удельному князьку.
Обед у Раисы, данный Столбышевым в честь московских гостей, фамилии которых он так и не узнал и которых он называл "дорогие столичные товарищи", прошел с церемониями, напоминающими собой давно прошедшие времена Мадридского двора, когда испанская армада еще владычествовала на семи морях и океанах. Раиса носилась пухом по дому и все время закатывала глаза, складывала губы трубочкой, ахала, томным взором смотрела на гостей и, вообще, пустила в ход весь арсенал выученных у зеркала дамских чар
-- Ах, это правда, что в Москве у женщин высшего света в моде прически под-мальчика?.. Ах, мне рассказывала одна подруга, что в Москве носят найлоновые платья?.. Говорят, когда Уланова поет в Большом театре, даже по блату трудно достать билеты. Эта чародейка Уланова!.. Тра-ля-ля-ля! -запела Раиса, бросив в наступление последний резерв женского обаяния.
Партизанские набеги Раисы с тыла, фронта и флангов сильно мешали Столбышеву вести тонкий дипломатический разговор. Он разозлился:
-- Веди себя по-культурному, зараза! Не крути хвостом! Может, того этого, дорогому товарищу на данном этапе даже неприлично на тебя смотреть, -- воскликнул удельный орешниковский князек, на минуту забыв об этикете. -Извините, так сказать, нас, -- сразу вежливо обратился он к гостю -- На лоне провинциальной природы сильно огрубляются чувства. Ну, как поживает товарищ Молотов? -- опять вернулся он к дипломатическому разговору. Голос его сделался вкрадчивым. Глаза хитро поблескивали.
-- Ничего, пока живет, -- бесстрастно отвечал Дельцов
-- Это очень и очень, так сказать, интересно!.. Живет, значит, пока?..
-- Живет.
-- Очень стойкий и незыблемый товарищ. Несгибаемый товарищ! Очень приятная новость. Того этого, мерси вас, как в Москве говорят. Гм!.. Ну, а как же здравствует товарищ Каганович?
-- Пока живет.
-- Радостная весть, и приятно, так сказать, слышать такие речи. Товарищ Каганович -- голова и удивительной души человек. Этот не подкачает, старый соратник, вполне светлая личность и, того этого цивилизованный человек, полезный для культуры и процветания, я бы так сказал. Ну, а как Маленков?
-- Пока живет.
-- Интересно, живет, значит, Маленков... Мда!.. Столбышев на минуту умолк и задумчиво поковырял бок жареного поросенка вилкой.
-- От холеры помер? -- поинтересовался Дельцов, отрезая от поросячьей спины ломоть.
-- Мы больше на чумку списываем. Мда! Интересные новости... Значит, ничего нового. А как, того этого... Впрочем, лучше пока выпьем на данном этапе. Налей-ка, Рая, по стакану!..
-- Ах, эта вонючая самогонка... Жуть, жу-у-у-уть!.. -- Раиса сложила губы свирелью и закатила глаза с такой силой, что Гога невольно отшатнулся, увидев перед собой сплошные бельма -- В Москве, я слыхала от подруги, бенедиктин-ликер в моде у пьющих мужчин...
-- Больше водку глушат.
-- Неужели?! Ах, как это интересно... А я думала, что московские мужчины любят сла-ад-кое... хи, хи!.
Столбышев посмотрел на пышущую жаром свою сожительницу и поспешил произнести тост:
-- Так выпьем же и закусим поросенком за тех, кто день и ночь думает, так сказать, и кует счастливую жизнь для трудового народа и человечества вообще! Дорогой столичный товарищ! Успехи нашего района, благодаря неустанной заботе райкома, где я являюсь, так сказать, старшим, достигли небывалых размеров. Посевы зерновых в колхозах нашего района, по сравнению с прошлым годом, увеличены на 36 процентов. В области животноводства я добился, того этого, небывалого бурного роста и... -- Столбышев потянул из кармана большой сверток бумаги со сжатым конспектом тоста. Но подоспевший во-время Коля Брыскин спас своего патрона от пытки речами.