- Не обязана! - крикнул Кондаков, вставая со скамейки в крайнем возбуждении. - Не обязана, но могла бы! А уж если хотите, то и обязана. Я понимаю вашу иронию насчет Устава, в Уставе этого, конечно, не запишешь. А вы, как человек беспартийный, не знаете, что кроме буквы есть еще и дух. Дух!.. Поймите же вы!
Тут я почувствовал, что еще три минуты такого разговора - и можно спятить.
- Алексей Митрофанович! - заорал я на Кондакова. - Вы с Луны свалились? Партбилет - не пропуск в спальню! Вы можете вообразить, что Степанида просто не хотела? Что вы ей не нравитесь?
Кондаков бросил на меня иронический взгляд и снова сел на скамейку, с грацией римского сенатора запахнувшись в дорогой темно-синий плащ. Свернутая в трубочку "Правда" торчала из-под рукава, как таинственный свиток.
- Хотела, - с гордостью сообщил он, - и говорила мне об этом за ужином. И о том, что я ей нравлюсь - тоже говорила. Раньше говорила, и вчера говорила. Заметьте, я ее за язык не тянул. Где и когда это должно было произойти - вот этого мы действительно не уточняли, каюсь. Мой промах.
- Так подойдите и уточните! - внезапно взорвалась моя жена. - Мы-то почему должны во всем этом участвовать?
- Как люди беспартийные, вы совсем и не должны... - запел Кондаков, но Ирина замахала на него обеими руками, как на осу, и он не стал продолжать, а лишь заметил:
- Нервная какая у нас молодежь!
Потом развернул газету и принялся за чтение.
5
Самохиной не было и в баре. Зато там сидел Гурко.
- Степаниду не видел? - спросил я. - А то ее Кондаков ищет. Хочет уточнить планы на предстоящую ночь.
Оказалось, Гурко не только видел Степаниду, но даже успел получить от нее рукописный проект поздравительной телеграммы Аджаве: испещренный какими-то непонятными пометками лист бумаги лежал перед Гурко на столе. По всем четырем углам лист был придавлен пустыми пивными бутылками.
- Ознакомься, - сказал Гурко.
Он вытянул листок из-под бутылок, стряхнул с него ореховую шелуху и положил передо мной.
По верху листа, еще хранившего ребристые отпечатки бутылочных торцов, фиолетовыми чернилами было начертано: "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от членов СП СССР, проводящих свой творческий отпуск в ДТП им. Я.Райниса (г. Дубулты, ЛатвССР) в связи с 60-летием со дня его рождения. Проект".
- Ужас какой, - сказала жена, заглянув мне через плечо.
- Но-но! - возразил Гурко. - Трепетнее относитесь к коллегам по перу. Во-первых, Степанида старалась. А во-вторых, это проект.
- Вижу, что это проект, там написано, - заметил я. - Но это хуевый проект.
- Почему хуевый? Ты же не прочел. Хочешь пива?
- Не хочу. Лучше скажи, почему только от членов? Вот Кобзарь с Провским, к примеру, не члены.
- Провский - член, - убежденно сказал Гурко.
- Нет, не член.
- Ну, как не член, я его в справочнике видел.
- Не мог ты его там видеть.
- А где же я его видел?
- Это ты его в справочнике Союза кинематографистов видел. И в ВТО. А в Союз писателей он не вступает, чтоб взносы в три места не платить.
Саша залился пьяным смехом.
- Взносы! Да его не принимают, потому что он еврей.
- Иди ты к черту, пол-Союза - евреи.
- Вот поэтому и не принимают. Чтобы не стало больше половины.
Сам Саша, по слухам, был правнуком генерал-фельдмаршала Гурко, который в русско-турецкую войну брал Софию. Потом этот Гурко служил губернатором. Кажется, был вдобавок еще и князем. Смутно намекнуть на великого пращура Саша ухитрился даже в романе "Тяжелый сплав".
- Черносотенец, - сказал я.
- Сионист, - без обиды отозвался Гурко.
- А Кобзарь тоже еврейка?
- Спрашиваешь!
- Что - "спрашиваешь"? От одной фамилии Киевской Русью пахнет. Украинским борщом с галушками. Днепром при тихой погоде.
- Рыбой "фиш" пахнет, а не борщом. Ее фамилия Бершадская, мы с ней в литинституте вместе учились.
- Что творится! - с притворным ужасом в голосе сказала жена. - Камню некуда упасть.
- Ладно, - сказал я, - так как быть с Провским и Кобзарь?
- Пусть подпишут... - вяло отозвался Гурко. - Куда их девать...
Его уже начало развозить. Похоже, одним пивом до нашего появления дело не обошлось.
- Тогда эту фразу надо убрать. Ну, про членов. И творческий отпуск этот идиотский... Так. "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от писателей, находящихся в..." Гм-м... Что такое ДТП?
- Дорожно-транспортное происшествие, - буркнул Гурко.
- Знаю. Причем здесь ДТП?
- Дом творчества писателей, - пояснила жена. - Там у двери доска висит: "ДТП им. Райниса".
- Мрак! Долой ДТП. "...находящихся в Доме творчества в Дубултах".
- Райниса оставь, - посоветовал Гурко.
- О'кей, оставлю... Нет, не оставлю. Потому что тогда получается, что это у Райниса 60-летие со дня рождения.
- Степанида! - радостно завопил потомок фельдмаршала.
И точно: вошла Степанида.
- Кромсаете? - поинтересовалась она, присаживаясь к столу.
- Еще как, - подтвердил я. - Вот объясните мне, сударыня, как это понять: "В отличие от многих сверстников, талантливых поэтов и прозаиков, павших на полях сражений за Родину, Вы вернулись с войны живым". Ты его что, упрекаешь за это? Или выражаешь сожаление в связи с самим фактом? И потом, что это значит - "вернулись живым"? Можно вернуться мертвым?
- Ну ты дурака-то не валяй, - доброжелательно сказала Самохина.
- Степанида, ты же мастер художественного слова! Инженер, бля, человеческих душ! - внезапно поддержал меня Гурко. - И вот еще... дай-ка листок... ага! "Ваши песни стали мерилом человеческой порядочности, отзывчивости, доброты". Самохина, как песня может стать мерилом?
Степанида подняла руку и описала перед собой какую-то сомнительную полусферу.
- Ну, может... - ответила она. - Иносказательно. Дайте лучше пива.
Гурко, не отрывая глаз от текста, протянул ей бутылку.
- "Сегодняшнее возрождение Арбата, - прочел он вслух, - свидетелями которого мы становимся, стало результатом пробужденного Вашими песнями общественного интереса к проблемам одной из старейших улиц города". Во-первых, "результатом интереса" - это не по-русски. А во-вторых, я б на его месте застрелился от такого комплимента.