— Представляешь, как я волновался? Чуть не признался во всем жене. Хорошо еще, что-то меня удержало. И вот, все в порядке.
Он оседлал свой мотороллер.
— Куда едешь-то?
— Отбить телеграмму своим в Бандунг. Надо их известить про внука.
Он завел мотор.
— Приходи, ладно? Скажи в конторе, что меня завтра не будет!
Он укатил совершенно счастливый. А я оставался с тем самым, ради чего он поехал. Телеграмма. Какая жуть. Рождение здорового и желанного сына тоже не обходится без телеграммы. И тысячи покойников — это тоже телеграммы. При мысли об этом меня охватил страх.
Неподвижно висела ночная мгла.
Я плелся домой, погруженный в мечты.
Вдруг мне стало страшно возвращаться. Я повернул назад, в сторону кофейной лавочки. Безлюдье прибавило мне храбрости. Я хотел еще раз поговорить с хозяином кофейни. Действительно ли он надо мной издевался? И по какому праву? А может быть, обратиться к нему за помощью? У него ведь большой жизненный опыт, да и не похож он, собственно говоря, на злодея.
Неожиданно для себя в кофейне я обнаружил Синту, которая крепко спала, положив голову на стол. Она была в пижаме. И что-то сжимала в руке.
— Где пропадали, пак? Она вас уже давно ждет, — приветствовал меня хозяин кофейни.
Я не ответил. Дал ему понять, что меня немного обидели его недавние насмешки. Подошел к Синте. Погладил ее по голове. Она тихонько заурчала, точно котенок. Мне стало жалко ее будить.
— Почти целый час дожидается, — снова проговорил хозяин кофейни.
Я разжал Синтину руку. Взял то, что в ней было. А сердце мое тем временем уже колотилось все быстрее. Так и есть. Самое для меня страшное: телеграмма-молния из Денпасара. Я прирос к скамье, не смея распечатать телеграмму. Я уже знал, что в ней было.
Я снова вложил телеграмму в руку Синты, как будто таким способом можно было избавиться от этого послания. Спросил себе кофе и стал ждать пробуждения Синты. Наконец-то ожидаемое стало фактом.
— Что за телеграмма? — спросил хозяин кофейни, которому, видно, хотелось помириться со мной. — Что за телеграмма, сынок?
— Извещение о смерти.
— А кто умер?
— Матушка.
— Ох! Бедная. Когда?
— Что вы все спрашиваете!
Он замолк. Синта пошевелилась. Вздрогнув, прижала к себе телеграмму. Увидев, что я рядом, она попыталась улыбнуться. Я и сам попробовал, хотя и с трудом, улыбнуться ей в ответ.
— Телеграмма, пап! Я кивнул:
— Я уже знаю.
Она отдала мне телеграмму. Я взял ее. Долго думал и наконец порвал. Синта молча глядела на меня. Она не удивилась. Мы оба знали содержание телеграммы. Мы были к ней готовы.
Потом мы молча шли домой. Мы не хотели усугублять тяжесть своей ноши.
Мы шли домой молча.
Шли домой молча.
Шли, шли, шли, не говоря ни слова.
— Папа! — внезапно услышал я.
Мои грезы рассыпались от мгновенного толчка. Я все стоял у того же фонарного столба, возле которого дети недавно гонялись за змеем. В двух шагах от себя увидел Синту. Она была не в пижаме. С выражением ласкового увещания глядела она на меня. Это была уже не маленькая девочка. Это была взрослая женщина, исполненная сострадания.
— Папа! — снова позвала она.
Никогда прежде она не произносила это слово, столь частое в наших разговорах, таким чарующим голосом. Я словно вынырнул из омута безнадежного отчаяния. Девочку нельзя было бросить на произвол судьбы.
— Синта, — ответил я, назвав ее по имени.
— Уже темно. Пойдем домой.
Я не противился. Она взяла меня за руку. Теперь мне будто уже ничто не угрожало.
— Ты ведь, папа, еще не совсем поправился, — сказала она немного сердито.
Я не противился. Я чувствовал себя как младенец на руках у любящей матери.
— Что ты там рассматривал?
— Дети гонялись за змеем.
— Дети, так поздно?
— Не сейчас, раньше.
— Ты опять мечтал, папа?
— Да.
— О чем?
— О Розе.
— Мечтать нельзя. — Почему?
— А ты ведь сам говорил, что того, кто мечтает, — как это? — покарает жизнь.
— Покарает судьба.
— Да, судьба. И что надо иметь характер!
Я вздрогнул. Мы подошли к нашему мосту. Я посмотрел на девочку.
— Ты что, папа?
— Была телеграмма?
Синта удивленно покачала головой: — Нет.
— Правда?
— Правда.
— ПРАВДА?
— Правда. Какая телеграмма? Ничего не было.
— Правда? — Правда.