Потом этот человек вернулся в Джакарту. Он не сумел стать героем. Ему пришлось начинать жизнь с нуля. Присмотреться повнимательнее, какой формы у него большой палец и сколько морщин у него на локтях. Он точно приклеенный сидел на каком-то мосту. Он сходил с ума. Он был разбит вдребезги. Он презирал себя и хотел покончить с собой. Но не сделал ничего, чтобы доказать подлинность этих своих чувств и желаний. Он оказался самым обыкновенным трусом.
От меня разило алкоголем. На секунду я остановил бег своих мыслей, закуривая новую сигарету.
Мой приятель уже был тут как тут. Он тоже сидел и курил. Неподалеку я заметил его мотороллер. Мне показалось, что он тоже углубился в самосозерцание. Я толкнул его локтем. Он лениво замычал.
— Хорошо тут иногда посидеть, — сказал он.
— Как твоя жена? — спросил я. — Уже родила?
Он замешкался с ответом. Лицо его окутывали клубы дыма.
— Да, — глухо ответил он наконец.
— Все в порядке? Как новорожденный?
Мой приятель издал тяжелый протяжный вздох.
— У него была продавлена голова. Нос гноился. Одна нога вывихнута. Рот провален до самого горла. На животе тонкая, прозрачная кожица. Ребенок вышел вместе с грязным кровяным комком, и моя жена чуть не погибла.
Он умер сразу. А я медленно агонизирую.
Он глубоко затянулся. Я не прерывал его.
— Всему когда-нибудь приходит конец. Много лет я тревожился за свою маску, и вот она спала с моего лица.
Узнав, кто я такой, они переполошились, точно увидели блудодея, осквернившего святыню. Они завыли, как собачья стая в лунную ночь. Они меня прокляли, точно я совершил жестокое убийство. Можешь вообразить, как я страдаю от этого удара судьбы.
Я глубоко сочувствовал его беде.
— Что же мне теперь делать? — вопросил он придушенным голосом.
Я не ответил. Он стал молиться. Потом стал бить себя по голове. Обрушил на себя ужасные, отвратительные проклятия. После этого забился в рыданиях. Я уже не отличал его от себя самого.
К мотороллеру подошли трое мальчишек. Они нас не заметили, а может, решили, что мы посторонние. Это были, верно, малолетние бродяги, которые сейчас во множестве нахлынули в город из деревень, чтобы разжиться подаянием к празднику. Они начали играть в пятнашки вокруг мотороллера. Потом попытались взобраться на сиденье. Сначала с опаской оглядывались по сторонам. Но затем, видя, что им ничего не угрожает, осмелели. Втроем взгромоздились на седло. Стали крутить руль и подстегивать машину, точно коня.
Мой приятель продолжал плакать. Ему, вероятно, очень хотелось поплакать, и я не стал его успокаивать. Следил только, чтобы он с отчаяния не натворил чего-нибудь. Например, не сиганул бы в воду или не полез под колеса проходящей машины. Но сидеть и смотреть на то, как он упивается своим горем, было в конце концов скучно. Я уж совсем собрался его покинуть.
— Ты куда? — окликнул он меня.
Я передумал. Стал наблюдать за ребятишками. Им скоро надоело скакать верхом на коне. Решили прокатиться по-настоящему. Начали высвобождать боковой упор. Это им долго не удавалось, и тогда один из мальчишек, потеряв терпение, довольно сильно толкнул мотороллер. Трак! Упор расфиксировался, громко щелкнув. Ребята испугались. В тот же миг засверкали пятки. Мотороллер повалился набок.
Мы с приятелем, ругаясь, подняли машину. К счастью, серьезных повреждений не было, кроме вмятины на передке. Однако этого оказалось достаточно, чтобы развеять скорбь моего приятеля.
— Проводи меня домой!
Я не смог ему отказать. Устроился на заднем сиденье.
Но мы не сразу поехали к нему домой. Мы пустились по городу куда глаза глядят. Шныряли взад-вперед в водовороте машин. Шпарили встречным наперерез, веселясь от души, и наконец остались без бензина. После этого мой приятель, не желая идти пешком, предложил каким-то бродягам толкать мотороллер, а мы восседали на нем, как цари. Все бензоколонки были закрыты, но мой товарищ не хотел покупать бензин у уличных торговцев. И вот эти нищие толкали нас почти два километра.
Нам открыла его жена. Живот ее раздулся до предела. Я сдал ей с рук на руки осовевшего мужа. Женщина не спрашивала, что случилось. Она вообще не имела привычки о чем-либо допытываться. До рождения младенца, которое так тревожило ее супруга, оставалось, пожалуй, меньше недели.