Солженицын Александр И
Телеинтервью компания Би-Би-Си в связи с выходом книги 'Ленин в Цюрихе'
Александр Солженицын
ТЕЛЕИНТЕРВЬЮ КОМПАНИИ БИ-БИ-СИ
в связи с выходом книги "Ленин в Цюрихе"
Лондон, 25 февраля 1976
Является ли ваша книга "Ленин в Цюрихе" романом или историческим произведением?
Я бы сказал, что это жанр художественного исследования. То есть цель моя - восстановить историю в её полноте, в её многогранности. Для этого, однако, приходится применять вuдение, глаз художника, потому что историк пользуется только фактическими, документальными материалами, из которых значительная часть уничтожена, пользуется показаниями свидетелей, которые почти все убиты, и он ограничен в возможностях проникнуть в суть событий. Художник может глубже и больше увидеть благодаря пронзающей силе этого метода - художественного видения. Так что это не роман, но это применение всех художественных средств для того, чтобы глубже проникнуть в исторические события.
Это - часть гораздо большего произведения? Правильно ли я понимаю, что вы пишете это произведение в первую очередь как художник, а потом уже как историк?
Я, пожалуй, вам в первом вопросе на это и ответил. Я пишу как художник, но имею в виду цель восстановления исторической правды, которая в моём народе особенно безжалостно уничтожена, прервана.
Да, конечно. Но всё-таки это должно быть особенно трудно: описывать историю в виде беллетристики, когда вы берёте реальное лицо и реальные события и делаете их центром романа. Сюжет тоже в какой-то степени вымышленный, хотя и основан на событиях, действительно имевших место?
Мне невозможно и неинтересно было бы описывать только вымышленные лица. Вымышленных лиц писатель ставит тогда, когда ему нужно соединение между простой человеческой психологией и событиями историческими. Но невозможно описывать такие крупные исторические события, какие были у нас, без прямого описания исторических лиц. Стало быть, вот это проникновение в историческое лицо доступно только художнику. Есть такое понятие: тоннельный эффект интуиции. Вот эта тоннельная интуиция даёт возможность проникнуть туда, куда документалист-историк не может проникнуть. Он может только выложить окружающие события и материалы.
Вы говорили об этом вашем труде и о предыдущем ("Август Четырнадцатого"), - мне кажется, я цитирую правильно, - что это ваш главный художественный замысел. Может быть, вы объясните этот замысел?
Объяснить замысел если б можно было простыми словами, то не надо было бы писать большие книги. Однолинейно объяснить явление искусства невозможно. Но вы правы, и "Август" и "Ленин" - фрагменты этой большой эпопеи, которой я посвящаю всю оставшуюся жизнь; я не мог заняться ею раньше просто по тяжёлым обстоятельствам жизни. Но я её ношу в себе с 1936 года - 40 лет уже.
У писателя Джеймса Джойса есть высказывание, и, когда я его вспоминаю, я думаю о ваших произведениях. Он писал, что пытается "выковать не созданное ещё сознание своего народа". Интересно, близка ли вам такая мысль, не пытаетесь ли и вы выковать несозданное сознание своего народа?
Пожалуй, нечто весьма близкое. С той только поправкой на особые русские условия, что у нас специально, настойчиво уничтожалась связь времён, используя шекспировское выражение, уничтожалась память о том, как это было, и поэтому для восстановления нашего самосознания, пожалуй, важнее всего - восстановить память об истинных событиях. И только через это мы можем выковать своё самосознание. Да, близко.
Перейдём теперь к самому Ленину. Среди прочего вы пишете, что Ленин не понимал шуток. Что это - ваше предположение, вымысел или же вы узнали это из документов?
Все эти 40 лет я занимаюсь Лениным. Я настойчиво собирал каждую крупинку, воспоминания о нём, его истинных чертах. Я не приписываю ему никакой черты, которой у него не было. Моя задача - как можно меньше дать воли воображению, как можно больше воссоздать из того, что есть. Воображение художника помогает только спаять отдельные элементы и, войдя внутрь персонажа, попробовать объяснить, как эти элементы друг с другом связаны. Это - к вопросу о шутках и о других деталях его характера.
Ещё одна черта. Вы говорите о том, что Ленин не мог иметь просто дружеские отношения с людьми, все его отношения должны были быть в первую очередь полезными. Считаете ли вы, что люди, рвущиеся к власти, не могут иметь просто друзей, или же эта черта была свойственна специфически Ленину?