С другой стороны, они сами в этом и виноваты, по большей части. Уж на что проф всем известен своим сволочным характером, и тот у нас притёрся как пробка к бутылке! А ведь его надо заменять кем-то теперь — мало нам той важной спокойно-цементирующей роли, которую он играл в научном коллективе, так ведь он ещё и строительство нового комплекса на себе волок!
Хотя… боюсь, эта стройка уже не наша. Не выпустят нас отсюда, сердцем чую. Но профа всё равно жалко!
Тут Либанов очнулся, поглядел на меня с каким-то неудовольствием, выдохнул: “Перерыв полчаса!”. Народ зашевелился, сразу возникло какое-то движение, и я, чтоб не мешаться под ногами, вывалился из лабы спиной вперёд. Вслед за мной, хрустя пальцами, выплыл Либанов.
— Пошли, — коротко бросил он мне, сворачивая в сторону термоса.
Я только поморщился — надо ли дразнить гусей? Уж как-то очень демонстративно мы там уединяемся по десять раз на дню…
Внутри Андрей коротко обрисовал мне всё, что я пропустил. На самом деле — немного, из реально нового была только информация с флешки, от профессора. Главное — Одинцев уверял, что у него всё в порядке. Он ни на кого из нас не в обиде, решение “уйти на покой” принял сам, хоть без давления “сотрудников” и не обошлось. С другой стороны, нет худа без добра: за сговорчивость ему посулили кое-какое содействие, причём, большая часть обещанного уже выполнена. У него, оказывается, уж который год тянулись проблемы с документами на наследство, местные чиновники устроили волокиту, но вмешательство трёхбуквенной федеральной службы помогло им увидеть берега. Местное отделение Россетей, сразу после смерти профессорского родственника отрезавшее усадьбу от электричества, тоже взяло под козырёк, стоило кому-то из областного Управления им позвонить. Ну и кое-какие сугубо шкурные вопросы помогли решить тоже — прописка, дрова, дорога, материальная помощь от поссовета.
— Вот только жена его решила не возвращаться. Будет оформлять вид на жительство у кого-то из детей, — вдруг огорошил меня Либанов. — Правда, сам знаешь профа — никогда не разберёшь, то ли он расстроен, то ли наоборот. Во всяком случае, написал, что уже завербовал себе в помощь двоих подростков из тамошней родни — мальчика и девочку. Причём, заявляет, что уже принял у пацана экзамены по физике и математике за 8 класс и видит нешуточный потенциал — грозится подготовить его к великим свершениям за три оставшихся года школы и отправить сюда к нам, поступать. И не поймёшь, то ли стебётся так, то ли всерьёз.
— Ага, — хмыкнул я, — нам только юниоров тут не хватает. Сами тут сидим… — и неожиданно сам для себя ляпнул то, о чём даже не думал ни разу, честное слово! — как зэки…
Сказал, и чуть язык не прикусил. Замерли, смотрим друг на друга молча. Я переживаю на тему взрывоопасных слов, что у меня почему-то вдруг с языка сорвались, а что там у Либанова внутри творится — понятия не имею.
Наконец, он отмер:
— Есть такое дело. Слово “охрана” в нашем случае неожиданно приобрело какой-то новый окрас. В связи с чем предлагаю интенсифицировать работы по твоему проекту, сам знаешь какому.
— Космос?
Я прикинулся дурачком, но Либанов не повёлся, ответил всерьёз.
— Там мы работаем. Сами. Думаю, по минимальной планке всё будет готово через несколько дней, максимум — неделю. Теорию, конечно, имею в виду — для реального пуска in vivo полигон строить придётся, а это проект не одного дня. И месяца даже. К нам, кстати, Лёха приезжает в гости послезавтра. Ты за молодым поколением ездил в Троицк, как мне сказали — привёз кого?
Я кивнул. Рассказывать про свои впечатления не хотелось, но Либанов меня опередил:
— Не говори ничего про Институт — я и так всё знаю, — и тут же, среагировав на мои недоверчиво прищуренные глаза, пояснил: — Не всех наших оттуда согнали, осталась ещё пара источников. Так что, тут главное — результат. Работать есть с кем?
Пришлось всё же обрисовать картину крупными мазками. Заодно, спохватившись, выложил всё, что мне поведал Артемьев по дороге. Андрей нисколько не удивился, только кивнул и проронил коротко:
— Очень похоже на правду. Только уже не важно. Эту вазу нам уже никак не склеить.
-*-*-