Я поёжился.
— Может, наладится ещё? — спросил я, сам не знаю зачем.
— Нет, — решительно отрубил Андрей. — Пока существует примат государства, так оно всегда и будет. У нас же как: жила бы страна родная, и нету иных забот! И самое обидное то, что те, кто нам это всё в уши дует, сами-то как раз ничем не жертвуют! У них никакой свободы сроду не было, мозгов не было, они никогда ничего конструктивного в жизни не делали, да и не могут, и не хотят — дай только хватать, держать и не пущать!
— Ну не все ж такие, — не выдержал я.
— Не все. А что толку? Если нам с тобой и одного такого по самые уши хватит?! А те, которые “не такие”, будут потом глазки виновато отводить! Если у тебя вообще будет шанс в них взглянуть. И вообще, ты ж вроде для себя решение принял, разве нет? Чего я распинаюсь — уверен, ты и сам это всё себе сто раз сказал уже!
— Сказал, — вынужден был признать я. — Работаю адвокатом дьявола, пытаюсь найти слабости в позиции. Или какой-то другой выход.
— Да нет его, — понурился Либанов. — Вон хоть Сахарова вспомни. Сделал человек для Родины цельную водородную бомбу, лауреат, академик и надёжа всей советской науки, а как только посмел голос подать, мигом показали, кто тут боярин, а кто холоп государев!
— Ну ты сравнил, — начал спорить я.
— Да знаю, знаю, — перебил меня он. — Всё знаю. И я конкретно такими заскоками не страдаю вроде пока. Но тут главная проблема в чём? Что кто-то присвоил себе право говорить… да ладно бы только говорить — шашкой махать от имени Родины! И у кого-кого, а у нас никогда такого права не будет! То есть, мы всегда, априори, окажемся в виноватых! Пока мы с тобой сидели, относительно безвестные, в Институте в Троицке — это было не страшно, максимум — уволят к чертям за лишний девайс. Когда переехали сюда, в две комнатки — тем более. А вот теперь! Когда мы на виду у тех самых бонз “государственной безопасности” в ежесекундном режиме? Да они нас в момент прикопают, если им хоть какая угроза той самой безопасности почудится! Ровно так, как они привыкли эти вопросы решать — бензопилой, направо и налево, без размышлений! Мы для них никакой собственной ценности не имеем, так, спички, бабы новых нарожают!
Мы прервались на распитие очередных двух бутылочек воды. Этак они у нас кончатся тут. А новых и не закажешь теперь — доставку-то не пускают больше! Даже на проходной забрать нельзя. Интересно, откуда эти взялись? Старые запасы или всё ж есть какой-то канал снабжения?
Дурацкие размышления ни о чём прервал Либанов:
— А Лина что?
— Сложно сказать, — пожал плечами я, — так вроде активно за, вчера вообще еле уговорил на ночь сюда вернуться, но я, если честно, сомневаюсь, что она так уж тщательно это всё обдумывала. Сам понимаешь, “не путайте туризм…”. Вон как она из Штатов рванула сюда — бегом! А ведь, казалось бы, сияющий град на холме…
— Не жалеет? — осторожно спросил Андрей.
— Чужая душа… но ни разу не слышал от неё ни сожалений каких-то, ни идей вернуться туда. А у неё ведь американский паспорт есть полноценный — в один момент могла бы уехать, и попробуй кто слово против скажи! Но ни одного намёка даже не помню, ни разу.
— Тогда предлагаю считать вопрос решённым, — резюмировал он. — Тем более, что перерешить в любой момент можно. А сейчас сосредоточиться на том, что мы оставляем, кому и как.
Я пожал плечами.
— Мне-то что решать? Я всё равно ничего оставить не могу. У меня ничего нет! Как-то вот тоже подумалось на днях… обещали-то много чего, а по факту — гол как сокол! Тебе есть, что оставить? Сам и решай тогда.
— Ну уж нет, — слабо улыбнулся Либанов, — так просто ты от меня не отделаешься! Кто у нас руководитель проекта?
— Формальный…
— Э нет, не скажи! Тут кого хочешь спроси — без тебя ничего бы тут не было. Потому, совершенно логично, что твой голос тут решающий. Я вижу это так: Собираем всё, что есть, все протоколы, схемы, журналы, и в электронном виде — зашифрованном, конечно — сливаем Алексею с отложенной отправкой. У нас оговорён свой канал связи, так что, получит он это всё гарантированно, даже если оригиналы ему не отдадут.