- Тебе?
- Мне.
- Это дорого. Это очень…
- Знаю.
- И зачем?
- Ну, ты же сам говоришь, что дрянь русской повседневности мешает творить. Ну, как бы сейчас происходит гробализация культуры. К чему бы ни прикоснулись космополиты, то сразу превращается из культурной ценности в дерьмо.
Эдик смотрел на меня, как на сумасшедшего. Наверное, он меня жалел.
- Кому я это говорил?
- Всем.
- Так я это по телеку говорил.
- Ну, так и я не для театра постановку готовлю.
- Не пойму, тебе имидж менять или новый проект толкать?
- Я должен соответствовать проекту. Типа внутренний диссидент. Духовный. Подтачивал систему изнутри, считая, что ее можно изменить и жестоко ошибся. Десять лет копил раздражение и недовольство и вот… Пришло время сказать правду.
- Что сказать?!
- Ну, не всю. Так, немного.
- А я здесь причем?
- Ты проникнись! Оппозиция должна стать конструктивной, а не окна бить и демонстрации устраивать. А у тебя как раз имидж старорусского консерватора.
На самом деле у него был имидж старорусского ретрограда, но это ничего не меняло. Во-первых, сейчас никто толком не знает, что же такое консерватизм. Во-вторых, Эдуард со своим демоническим видом и папой голландцем датского происхождения лучше всего походил под образ русского интеллигента. Ни то, ни другое уже не существует и поэтому очень притягательно.
По субботам Эдик ездил на «колхозный рынок» сети «Hediard» или «Fauchon». Так и говорил – «колхозный». Общался там с женами топ-менеджеров, страдающими shopoголизмом и иногда с самими топами. Всегда покупал селедку, репчатый лук и чищеную лазером картошку. По воскресеньям ходил на прием к Богу в старообрядческую церковь. Рядился в ситцевую рубашечку с ручной вышивкой, в купеческий кафтан и картуз, который постоянно мял потными руками. Его «OK!» был очень эклектичен.
- Мне, главное, чтобы они увидели потенциал и поверили.
- Кто?
- Ну, эти… «люди принимающие решения».
- Напиши им записку.
- Нет. Текст умер. Нужна картинка.
Эдик вздохнул. Ему явно не хотелось связываться. На его бледном лице отразилась борьба жадности с осторожностью и, кажется, жадность побеждала. Эдик очень боялся нищей старости. Копил на пенсию и примерял имидж мудрого пенсионера:
- Говорят, человек умнее телевизора.
- Скорее всего.
- Сомневаюсь.
Расходились-развозились далеко за полночь. Красная площадь еще бесновалась, а Манеж уже устал. Кровавая ковровая дорожка выводила гостей на растерзание вечных папараци. Таня, не упуская момента, откровенно над ними издевалась. Достала телефон и принялась их фотографировать с таким же азартным видом, с каким они пытались привлечь мое внимание.
- Это Вася?!!!
- Вася!!!
- Вася! Вопрос от канала «Отдых»!
- Вася посмотри сюда!!!
Менты сдержанно пытались их утихомирить. Без дубинок и газа у них не получалось. Какой-то полковник в парадной форме увещевал художников по жизни, чтобы они не напирали. На всех хватит.
- Макс!!!
- Ваши книги сожгли! Комментарии?
- Автограф, Макс!
- Макс, сволочь!!!
Мы уезжали на его машине. Макс сидел за кремлевской стеной уже довольно давно, но накопленный опыт не растерял. Он тусовщик со стажем и когда хочет может быть самой любезностью:
- Татьяна, обворожительна… Василий, посвежел… Как вечеринка? Понравилось?
Полагалось что-то сказать в ответ. Например, поблагодарить за то, что нас подвозят и все такое. Благодарить не хотелось. У нас ничего не делается просто так. На «просто» не хватает сил. От бесконечных разговоров у меня болело горло, а от долгого стояния ноги. Я устал и только потом заметил то, что мне показалось необычным в облике Макса. Он снял с левого уха кольцо и немного подстригся. Длинная неформальность волос все еще оставалась, но лишь как переходный, временный вариант.
- Вас искал твой бывший.
- …
- Бывший акционер Шнитке.
- …
- Видимо не нашел.
- …
- Говорили с американцем?
- …
- Как?
- …
- Нетерпеливые.
- …
- Не могли подождать?
Я понял, что он имеет ввиду и поэтому прервал молчание:
- Это ты Шуру отключил?
- Угу. Ночью подкрался и осчастливил страну.
- Неплохая сюжетная идея.
Макс не ответил. Надулся индюком, включил телевизор и сделал вид, что думает.
Телек показывал канал «Возмездие». Казнили террористов, которых требовали освободить поволжские вакхабиты. Государство не пошло на переговоры, отказалось отменять рейтинговую казнь и вакхабиты взорвали школу в Ярославле.