— Как ты думаешь, они долго нас тут продержат? — робко спрашивает Ренни.
Лора смеется.
— Ты куда-нибудь спешишь? Если так, то лучше им об этом не говорить. Важно не сколько тебя продержат, а что с тобой сделают.
Лора жадно затягивается сигаретой, и выпускает дым.
— Вот тебе и тропический рай.
Странно, что Лоре оставили ее сигареты и даже спички. Хотя поджигать здесь нечего, сплошной камень кругом.
Жалко, что у них нет с собой ни карт, ни хоть какого-нибудь чтива. Здесь вполне достаточно света, чтобы можно было читать. Ренни бьет в нос табачный дым, к нему подмешивается еще какой-то слабый неприятный запах, смесь дезодоранта с потом. У Ренни начинает ломить виски. Она отдала бы все, чтобы оказаться в своей квартире в Торонто. Она так стосковалась по ночному бдению перед телевизором, по программам для полуночников. Хватит с нее мрачной реальности. Ей бы сейчас кукурузных хлопьев.
— Который час? — спрашивает Лора.
— Они забрали мои часы. Около одиннадцати, наверное.
— Всего-то?
— Надо попытаться поспать, — предлагает Ренни, — хорошо бы они выключили свет.
— Ладно. Ты устала?
— Нет.
Они выскребают днище котелка, соскабливая подонки. Для Ренни отсутствует некий высший смысл: подонки — они и в Африке подонки, а Лора воспринимает это как пародию на свою жизнь.
— История моей жизни, — с мрачной иронией говорит она. — Можешь написать об этом книгу.
Им приходится непрерывно занимать себя разговорами, нести все, что придет в голову — это единственный способ не поддаваться панике.
Лора достает сигареты, закуривает, выпускает из носа струю дыма.
— Хочешь? У меня еще парочка осталась. Ах да, я забыла, ты же не куришь.
Она умолкает, ожидая ответа. Лора и так говорит не переставая. Ренни довольно трудно вспомнить что-нибудь из своей жизни, что могло бы заинтересовать Лору. Ее жизнь кажется ей похожей на книжку, которую ей в свое время давала почитать Иокаста, ультрамодную, в стиле новой волны, под названием «Смерть от стиральной машины», хотя никаких стиральных машин там и в помине не было. Главный герой срывается с крутого обрыва на шестьдесят третьей странице, и больше ничего не происходит.
Ренни рассказывает Лоре о человеке с веревкой. Она подозревает, что у той в запасе есть истории и покруче, по меньшей мере, что-нибудь вроде убийств при помощи складного топора.
— Мрак, этих подонков даже сажать бессмысленно, проще привязать цемент к ногам — и в воду. А то лет через двадцать их выпустят и они возьмутся за старое. Один маньяк хотел привязать меня к ножке кровати. «Не выйдет — предупредила я его. — Для начала обуй козу в галоши. А там посмотрим.» — Думаешь подействовало?
— Вряд ли.
— Уж насиловали бы по-простому, не изголяясь. Все не так страшно. Я бы предпочла старый дедовский метод.
Ренни чувствует, что между ними возникает некая напряженность. Вдруг она понимает, что Лора рассказывает историю, приключившуюся с ней на самом деле.
— Боже, как же ты выпуталась?
— А что я могла сделать? У него был нож. Мне еще повезло, что он не стал размахивать им направо-налево. Я готова была себя убить, что не удосужилась заменить защелку на окне.
Ренни видит, что Лоре доставляет удовольствие шокировать собеседника. Она с наслаждением наблюдает за реакцией Ренни. Она будто выставляет напоказ нечто среднее между шедевром и уродством, с каким-то налетом куража, как если бы демонстрировала след от ранения, или дуэльные шрамы. В ней чувствовалась гордость уцелевшего.
Ренни понимает, на какую реакцию рассчитывает Лора. Ужас, сочувствие. Но она неспособна ни на то, ни на другое. Вместо этого она подавлена и разочарована собственной неспособностью развлечь собеседницу. Лора куда лучшая рассказчица, и у нее явно есть что рассказать.
Ренни, как зачарованная, наблюдает за движением Лориных губ: когда они приоткрыты, видны когда-то великолепные, а теперь изъеденные никотином зубы, вся сцена напоминает кино, в котором выключили звук. Сказать, что она недолюбливает Лору, значит ничего не сказать. Ренни сильно ее не любит. Их не связывает ничего, кроме того, что они обе оказались здесь. Смотреть, кроме Лоры, не на кого, слушать тоже. Ренни подозревает, что ее неприязнь возрастет до предела к тому моменту, когда они отсюда выберутся.