На завтрак им принесли холодный рис и цыплячьи спинки. Видимо их варили, но явно недостаточно. Из мяса сочится розовый сок. Лора вдохновенно со вкусом обгладывает кости, ей в отличие от Ренни бодрости не занимать.
— Можешь доесть мое.
— Не пропадать же добру.
— Может попросить их доварить?
— Кого попросить?
Ренни не приходило в голову задуматься об этом. Наверняка, здесь есть кто-то, к кому можно обратиться.
— Я себя всегда утешаю, что все могло бы быть гораздо хуже. Надо надеяться на лучшее. Есть бедняги, которые и дома так не едят.
Ренни тщетно пытается себе это представить. Лора уже приканчивает и ее порцию. Она целится костью в ведро, но промахивается, вытирает руки о свою юбку. Под ногтями грязь, кожа вокруг воспалена. Ренни отводит глаза. Теперь к уже имеющейся вони скоро добавится запах тухлых куриных объедков.
— Нужно выяснить насчет чая.
— Что? — с набитым ртом переспрашивает Лора.
— Про соль в чае. Надо сказать, что они перепутали соль с сахаром.
— Ты что, глупая? Они ничего не перепутали. Им так приказано. Это все делается нарочно.
— Но почему? — Ренни еще может понять их скудный рацион, но зачем поить узников непригодной для питья жидкостью? Что за злобствование? Это же низко.
Лора передергивает плечами.
— Это цветочки. Они еще и не на такое способны.
Стемнело. Весь ужин состоит из кусочка хлеба, и соленого чая, вода отдает прогорклым маслом. В камере полно москитов. Из окна слышно поросячье хрюканье. Сквозь прутья решетки просовывается любопытный пятачок.
Все темы для разговоров исчерпаны. Ренни раздражает запах их немытых тел, вонь от параши. У Лоры кончились сигареты, она ожесточенно грызет ногти. Это выводит Ренни из себя. Они обе уже на пределе, близки к полному моральному и физическому истощению. Ренни потеряла счет дням, она с трудом умудряется вести какой-то счет их пребыванию здесь. Она сердится на себя, что не догадалась сразу же делать зарубки на стене. Может быть, именно сегодня истекает срок ее билета, кончается трехнедельная «экскурсия». Может, ее сейчас уже ищут, может, спасение уже близко. Если она сохранит веру, не позволит себе упасть духом, то ей удастся выкрутиться из этого переплета. Скорей бы уж все осталось позади. Еще немного, и она сойдет с ума. Она ни о чем не может думать, кроме еды. Временами она впадает в забытье, ей мерещатся всякие блюда; не привычная пища вроде шпината с беконом, грибами и белым сухим вином, а цыплята «а ля Кенел Сандерс», гамбургеры, пончики, посыпанные шоколадом и толчеными орехами, чашечки с дымящимся ароматным кофе; от этих видений рот наполняется слюной; картофельные чипсы, карамельки и сладости, которые продаются на каждой станции метро, изюм в шоколаде — она лихорадочно повторяет про себя знакомые названия. Как лунатик во сне она мысленно идет по Иокдж-стрит, заглядывая по пути во все дорогие изысканные рестораны. Никаких забегаловок.
Может у нее начинается бред?
Чтобы отвлечься от гастрономических мыслей, Ренни рисует в воображении картинку-загадку — она складывает голубые квадратики, и квадратики превращаются в бескрайний голубой простор.
— Попробуй достать расческу или гребешок. Если сможешь, — просит Ренни.
— Уже пыталась. Ничего не вышло. Арестованные ухитряются перерезать ими себе вены. А наши тюремщики считают, что право оставить или отнять жизнь принадлежит исключительно им.
— Может щетку?
— У тебя есть деньги? — Лорины подначки выводят Ренни из себя, но она сдерживается. Смотреть на Лору противно — кожа да кости, причем очень грязные и плохо пахнущие. Белая блузка давно потеряла первоначальный цвет, фиолетовая юбка вся в сальных пятнах, глаза ввалились, под ними четкие темные круги, ранка на ноге Лоры никак не заживает, волосы свалялись. Ренни пытается представить, на кого она сама похожа, и ее передергивает. Поначалу она предложила Лоре заниматься гимнастикой, но та лишь удивилась: зачем, а у Ренни не хватило выдержки и силы воли проделывать упражнения в одиночку. Как же ей недостает привычных вещей, вроде зубной щетки, зеркала. И кого-нибудь, кто вызволит их отсюда.
— Давай заплету, — предлагает она.
— Что заплетешь? — внимание Лоры явно отвлечено.
— Я могу заплести тебе косу, — терпеливо повторяет Ренни. — По крайней мере, дальше путаться не будут.
— Давай.
Лора издергана, она провела бессонную ночь, сигареты кончились, вокруг ногтей обгрызано все до мяса.
— Что делается на воле? Никому нельзя доверять. Я больше не могу здесь торчать.
Ренни впервые слышит, чтобы Лора жаловалась. Плохой признак. Она принимается за ее волосы, это все равно что распутывать по ниточке свалявшуюся шерсть.