— Я дремала, — оправдывается Ренни за неприбранную кровать.
— Вижу, вы получили Лорину посылку, — говорит он. — Без проблем?
— Да, только она оказалась немного больше, чем я ожидала, и теперь не знаю, что с ней делать. — Ей приходит в голову, что она может спихнуть коробку Полю, раз уж он знает Лору. — Я понятия не имею, где живет эта женщина, — произносит Ренни как можно беспомощнее.
— Эльва? — спрашивает Поль. — Вам достаточно доставить коробку на Святую Агату, туда каждый день отходит лодка в полдень. Там вам уже каждый скажет.
Он не предложил своих услуг.
Ренни выключает лампу, закрывает дверь. Они приходят мимо конторки, под испепеляющим взглядом англичанки, и Ренни чувствует, как она выползает из своего убежища.
— Обед это только начало, — произносит англичанка им вслед.
— Извините? — говорит Ренни.
— Даже если не будете есть, все равно вам придется заплатить за это. Это только начало.
— Я в курсе, — говорит Ренни.
— Мы закрываемся в двенадцать, — сообщает англичанка.
Ренни начинает понимать, почему ей так не по душе эта женщина. Из-за неодобрения, чисто машинального, с полным сознанием собственного на то права, из-за недоброжелательности. Ренни собаку на этом съела, это часть ее прошлого. Что бы с ней не случилось, англичанка скажет, что она сама напросилась; если это будет что-то плохое.
Они идут вниз по каменным ступеням, затем через маленький сырой дворик. Поль берет Ренни за руку выше локтя, его пальцы врезаются в кожу.
— Продолжайте идти вперед, — он ее тянет.
Теперь она понимает о чем он говорит. Чуть выше по улице, в тусклом свете канцелярской лавки двое полицейских в голубых рубашках избивают человека. Он стоит на четвереньках на изрытой дороге, а они пинают его ногами в живот, в спину.
Ренни думает только о том, что полицейские обуты, а человек босой. Она никогда раньше не видела, чтобы так избивали человека, только на фотографиях. Стоит что-то сфотографировать, как это становится предметом искусства.
Ренни остановилась, хотя Поль и подталкивает ее, стараясь не дать ей остановиться.
— Они не любят, когда глазеют, — говорит он.
Ренни не знает, кого он имеет в виду. Полицейских, или людей, которых они избивают. Наверное, это унизительно, когда другие видят твою беспомощность. На улице стоят еще люди, обычные группки и кружки, но они не глазеют, они посмотрят и отводят взгляд. Некоторые из них движутся, никто ничего не предпринимает, но те, кто передвигаются меняют свой курс, они тщательно обходят человека, который уже согнулся пополам.
— Пойдем, — говорит Поль, и на этот раз Ренни повинуется.
Человек пытается встать на колени, полицейские стоят сзади, наблюдая за ним с выражением, которое напоминает легкое любопытство, как дети, наблюдающие за жуком, которому оторвали ноги. «Наверное, они сейчас начнут кидаться в него камнями», — думает Ренни, вспоминая школу. Чтобы посмотреть, куда он поползет. Собственная завороженность приводит ее в ужас. Он поднимает лицо, по нему струится кровь, ему, наверное, разбили голову, человек смотрит прямо на Ренни. Она вспоминает пьянчуг на Йонг-стрит, которые смотрели на нее так же. Что это, призыв? Мольба о помощи? Ненависть? На нее смотрели с предельной дотошностью, ее не забудут.
Это старик. Он не совсем немой, потому что издает какие-то звуки, стон, сдавленное вымучивание речи, что хуже, чем простое молчание.
Они подходят к джипу, и на этот раз Поль открывает дверцу и помогает ей забраться внутрь, он хочет, чтобы она там оказалась как можно скорее. Он тщательно закрывает дверь, проверяет, чтобы удостовериться, что она действительно захлопнулась.
— Почему они это делали? — Ренни сжимает руки, чтобы они не тряслись.
— Делали что? — Поль слегка резок, раздражен. Ренни уставилась на него. — Ну, говори, — произносит она.
Поль пожимает плечами.
— Он напился. А может быть, его поймали за воровством. Болтается вокруг отеля, а полицейские не любят, когда беспокоят туристов. Это мешает бизнесу.
— Это ужасно, — говорит Ренни.
— Там, на севере, их сажают под замок, здесь, на юге, им дают небольшую взбучку, — говорить Поль.
— Это не небольшая взбучка.