Фартинг мог лишь несколько секунд наблюдать сквозь щель, пока Мэл выполняла приказ. Уолтер обхватил её голову обеими руками и трахал её в лицо, не обращая внимания на то, что она заткнула рот. Всё это время Фартинг размышлял:
"Да, это один из больших ублюдков, которого я был бы СЧАСТЛИВ убить".
И он мог бы, не так ли? Он мог снова открыть этот сейф, схватить пистолет и снести Уолтеру голову прямо во время его нападения на Мэл.
"Как круто. После я бы убил остальных этих больных ублюдков в гостиной, использовал бы их мозги, чтобы сделать какое-нибудь американское современное искусство..."
Но он не сделал ничего подобного. Он отвёл взгляд от щели и услышал, как Уолтер бормочет:
- Хорошая сучка. Проглоти всё это; прямо как каша, не так ли? Нужно держать этого ребёнка хорошо накормленным...
"Бедняга Мэл, - подумал Фартинг в подавленном состоянии. - Сначала я непонятно что сотворил с её задницей, а теперь ЭТО большое британское дерьмо..."
Он вернулся к входной двери, пройдя мимо красного Rolls-Royce цвета выдержанного вина. Все гости радостно подняли головы, когда он вошёл. Саед сидел на одном конце дивана, листая старый фотоальбом Элдреда с обнажёнными снимками Polaroid, рядом с ним Асениэт в платье цвета шалфея, а Кирилл варил кофе за кухонным столом. Его выросший на борще и икре с блинами живот выпирал, как мешок с песком, против шёлковой рубашки Versace за тысячу долларов.
- Ах, мистер Фартинг! - Саед поздоровался. - Так приятно вас видеть. Надеюсь, ваша незначительная рана на голове не слишком беспокоит вас.
- Я слишком пьян, чтобы чувствовать это, - сказал он, затем прошёл мимо Кирилла и достал пиво из холодильника.
Саед усмехнулся, в то время как Асениэт посмотрела прямо на лицо Фартинга, затем на его промежность сквозь прищуренные глаза и хищную ухмылку.
- Садитесь, садитесь, пожалуйста, - сказал Саед. - Мы должны поговорить.
Фартинг сел в кресло. С этого ракурса он мог видеть голый лобок Асениэт, потому что она только что раздвинула ноги, и складки вульвы были очень заметны.
"Ты не Шэрон Стоун, - подумал он. - Это „киска“ или турецкие деликатесы?"
- Что нам нужно, чтобы вы знали, - начал Саед, - так это важные события, приближающиеся в это время.
- Я чувствую, что вы говорите не о Рождестве, - сказал Фартинг.
- Нет, мистер Фартинг, не о Рождестве, это нечто гораздо более древнее, древнее Вифлеема и Вавилона, древнее Кносса, древнее человеческой истории. И одним общим знаменателем для всех этих незапамятных времён является зимнее солнцестояние. Нам говорят, что это было великое благодарение за окончание заката солнца, ознаменовавшее возвращение к свету. Но другие на протяжении десяти тысяч лет и более праздновали зимнее солнцестояние как самый тёмный день в году, день, когда на землю падает наименьшее количество солнечного света, - Саед улыбнулся Фартингу. - Это очень мощное время, мистер Фартинг, особенно для нашей семьи. Это время, когда наш благодетель дарует свои величайшие благословения, время, когда самые привилегированные - вы, например, - становятся проводниками величайшей важности.
Губы Фартинга скривились.
- Я понимаю. Зимнее солнцестояние - время вечеринок для вас и вашей команды, и мне придётся включить телевизор, чтобы все могли повеселиться.
Саед закатил глаза.
- Я полагаю, что это самый хороший способ выразить это, из всех возможных. Но я думал, что после всего этого времени акклиматизации у вас будет немного больше энтузиазма. Нравится вам это или нет, но теперь вы один из нас, и я думаю, вы начинаете наслаждаться видениями гораздо больше, чем хотите показать.
Член Фартинга всё ещё покалывал в штанах.
- Может быть, так и есть, но что с того? Я знаю, что вы держите меня под каблуком, я сделаю всё, что вы хотите, и я знаю, что у меня нет выбора. Так что особо и говорить не о чем. Просто скажите мне, во сколько завтра быть готовым.
Саед удовлетворённо кивнул.
- Сумерки.
- Понятно.
Фартинг поднялся, затем вышел наружу - он собирался провести остаток дня за пьянством.
Много пива спустя он дотащился до кровати. Он плюхнулся рядом с Мэл. Она бормотала в каком-то сомнамбулическом смятении. Когда он открыл глаза, чтобы посмотреть в темноту, ему показалось, что он заметил движение в самых дальних уголках своего зрения, а когда он закрыл их, то увидел фон какого-то тёмного цвета, который он не мог описать, но в конце концов образовались буквы, загогулины и косые черты, искривлённые геометрические фигуры и мельчайшие рунические знаки. Какое-то совершенно бессознательное побуждение заставило его прижаться пахом к заднице Мэл, которую его член уже однажды посещал сегодня. Он дёрнул юбку Мэл вверх, обнажая её ягодицы. Его твёрдость тотчас вернулась, но в ней не было похоти, а только отвращение к самому себе и тошнота, похожая на укачивание. На самом деле, мысль о том, чтобы снова изнасиловать её, вызывала у него крайнюю склонность к самоубийству, поскольку он знал, что эти желания исходили не от него; они пришли откуда-то или от кого-то ещё. Им манипулировали, и он знал это. Его эрекция снова взбунтовалась, он высвободился, собирался плюнуть на неё и воткнуть обратно в задницу Мэл, но закусил губу до крови и вместо этого мастурбировал, извергая всё на её ягодицы и заднюю часть бёдер. Его оргазм казался съеживающе мощным, возможно, самым экстатическим в его жизни, но когда он закончился, Фартинг почувствовал себя совершенно опустошённым; он чувствовал себя живым в глубоко зарытом гробу. Он почти ощущал себя марионеткой, за ниточки которой дёргало какое-то маниакальное, ухмыляющееся существо, только наполовину телесное.