— Да.
— Валерий Леонтьевич, прежде всего предупреждаю: если вы попытаетесь даже приблизиться к какому-нибудь записывающему устройству, мои ребята засекут это и разговор не состоится. А он очень важен для вас. Вы поняли?
— Да.
— Вот и хорошо. Я к вам с просьбой: кончайте мутить воду! Вы же коренной ленинградец. Вы, надеюсь, патриот нашего города?
— Да.
— Так зачем вы раздуваете этот скандал с метро? Зачем пачкаете грязью свой город? Ведь это позор для нас всех.
— Да.
— Конечно же были допущены ошибки. За них будем наказывать, но потом, когда разберемся как следует, а не сгоряча. Вы согласны?
— Да.
— Имейте в виду: мы закрываем ваш корпункт. Для этого есть достаточно оснований. Да и “Дайвер-ТВ" — сейчас не в лучшем положении, ну да вы в курсе…
— Да.
— Вы останетесь в Питере без работы, на Москву вам не поменяться — это почти нереально сейчас, а у вас старушка мама. Представляете перспективу? — с нажимом в голосе спросил мэр.
— Да.
— Тогда примите мой совет. Завтра в десять я собираю пресс-конференцию по катастрофе. Правда, сам я улетаю через два часа в Стокгольм, но ее проведет мой зам — Ломов. Вы уже с ним встречались.
— Да.
— Так вот, если вы внимательно выслушаете его и все подтвердите, я вам гарантирую место на питерском телевидении — информационная редакция и еще ток-шоу. Ведь неплохо, а? Вы о таком и мечтать не можете в своем “Дайвере”.
— Да.
— Да что вы все дакаете? Кто-то рядом мешает?
— Да.
— В таком случае скажите, вы согласны? Вы сделали правильный вывод?
— Да.
— Тогда всего хорошего. Не подведите.
— Очень содержательная беседа, — заметил Виктор. — Кто это был, мама?
Валерий пересказал содержание разговора.
— Та-ак, — протянул Виктор. — Значит, я безработный. А ты молодец! С помощью одних только “да” решил свою судьбу. Теперь в начальники пойдешь?
— Чего ради? Мы еще свернем им шеи.
— Но ты же сказал, что согласен.
— Мое “да” относилось к “правильному выводу”, дурень. Меня мама с детства научила не врать…
Консул, сидевший во время обоих разговоров молча, наконец подал голос:
— Что ж, придется позвонить Томсону. Надеюсь, он не в Мэдиссон-опера.
— А кто это? — спросил Валерий.
— Мой хозяин, — ответила вошедшая с пачкой снимков Дэби.
Москва
Лидер партии трудового народа “Муравей” Олег Булгаков стремительно шел по заводскому цеху в окружении телохранителей и руководителей предприятия. Он остановился возле одного из неработающих станков, улыбнулся, оживленно заговорил о чем-то, размахивая руками. Внезапно из толпы выдвинулся на первый план худощавый человек средних лет. Один из телохранителей тут же оттеснил его подальше от шефа.
Ирина Долгова посмотрела на цифры, мелькающие внизу экрана, сделала какую-то пометку в блокноте.
— Скелет уберем, — сказала она, обращаясь к монтажеру. — Оставим тридцать три секунды — один. Тридцать пять, два. Ноль восемь.
— Угу, — монтажер нажал на кнопку, начал прокручивать запись сначала. Но худощавого человека и телохранителя Булгакова на первом плане уже не было.
Пошел следующий сюжет. По экрану поплыли покрытые зеленью поля.
— Здесь что-нибудь очень лирическое, — повернулась Ирина к сидевшему за ее спиной композитору.
— Поищем, — пообещал тот.
— Минуты на полторы. — Ирина снова уткнулась в экран.
Монтаж шел полным ходом, когда Долгову вызвали к Загребельной. Ирина была раздосадована: она не любила прерывать начатое дело на середине.