Ирина хлопнула дверью.
Загребельная подвинула к себе список и зачеркнула ее фамилию.
На самом деле Крахмальников был не в курсе. Но Загребельная слышала вчерашний разговор Леонида с Гуровиным — она просто включила у секретарши селектор и, выгнав Любу, прослушала внимательно все. Галина Юрьевна была уверена, что Крахмальников теперь ни в чем перечить Якову Ивановичу не будет. А с Гуровиным увольнение Долговой было согласовано давно.
Когда Ирина заглянула в монтажную, на ее месте уже сидела Елена Савкова.
А Крахмальников, как на зло, пропал. Его никто не видел, похоже, на студии он еще не появлялся.
Как и всякое взвинченное сознание, Ирино подсказало ей не правильно: Крахмальников действительно согласен с ее увольнением, а чтобы не выяснять отношения, скрылся. Скандала не хочет.
Она разозлилась еще больше. Нагрубила Житковой, послала режиссера, прибежавшего с материалами очередного выпуска новостей:
— Пусть Загребельная правит! Я тут больше не работаю.
И пошла в буфет.
— Что это с вами, Ирина Васильевна? — участливо спросила буфетчица, когда Долгова заказала у нее сто граммов водки. — Случилось что?
— Случилось, — ответила Ирина. — Мне дали под зад коленом.
— Кто?
— Да все! Загребельная, Крахмальников, Гуровин.
— Не может быть! Вас, Ирина Васильевна!
— Меня.
Буфетчица сокрушенно покачала головой:
— Что за времена пошли? Хорошему человеку нигде жизни нет.
Ирина вздохнула, выпила сразу полрюмки, поморщилась, закурила.
— Ладно, черт с ними!
— Нет, — все никак не унималась буфетчица, — даже подумать нельзя, чтобы вас… И что же вы теперь делать будете?
— Работу искать. Пойду вон, как ты, торговать. Буфетчица рассмеялась.
— Чему ты смеешься? — удивилась Долгова. — Думаешь, я не смогу?
— Не, Ирина Васильевна. Вы для такой работы слишком культурная. А здесь не культура нужна, а ум.
— По-твоему, у меня ума нет?
— У вас есть ум, но тут другой нужен. Хитрый. — Буфетчица вдруг склонилась через стойку и понизила голос:
— Ирина Васильевна, вы должны в суд подать.
— Да пошли они. Не хочу связываться.
— Ну и зря. За себя надо бороться.
— За что? — усмехнулась Долгова. — За эту студию вшивую? Еще чего! Я не пропаду. А они, — Ирина неопределенно махнула куда-то в сторону, — пусть горят синим пламенем.
— Точно! — согласилась буфетчица. — Пусть горят!
Все, решила Долгова, больше я сюда никогда не приду. Даже за расчетом. Даже если позовут обратно.
Она оглядела свой кабинет, вытащила из стола и засунула в сумку кипу бумаг, отнесла фирменную пепельницу в отдел, сняла с полки несколько тяжеленных словарей и подарила Лобикову, в пакет запихнула сменные туфли. Выкурила напоследок сигарету с расстроенными коллегами, расцеловалась с ними и ушла.
На улице сообразила, что с таким багажом замучается в метро: ей нужно было сначала в фирму “КВИН”, потом домой, в другой конец города. Пришлось взять такси. И только в машине она вспомнила: забыла на столе банку пива.
А так хотелось попробовать.
Москва
Уже под утро Крахмальников добрался до квартирки на Кондратюка и свалился замертво. Надо было выспаться. День предстоял трудный.
Проснулся в одиннадцать и не сразу сообразил, где он. В первый раз он спал здесь один. Теперь, в утреннем мутном свете, стены выглядели еще неуютнее, холоднее. И кто додумался наклеить голубые обои?
Да, не место красит человека, а человек место. Было здесь когда-то и тепло и уютно, и обои казались веселыми.
Крахмальников залез под душ, пятками чувствуя шероховатость старой, потертой ванны. Брезгливо поджал пальцы.