— Это он меня заказал?
— Да никто вас не заказывал — самодеятельность МВД.
— Их посадят?
— А вы бы хотели?
— Да!
Дюков пожал плечами:
— Вы правда этого хотели бы? Следствие, суд?
— Да! Я бы этого хотел, — поднялся на локте Крахмальников.
— И у вас есть доказательства?
— Можем заехать в больницу. Там зарегистрируют побои.
— Вот что наши менты научились делать, так это бить без следов, — сказал Дюков. — Не советую, Леонид Александрович. Их и так накажут. Подобное подобным. Только бить их будут куда сильнее, чем вас — Вот такое, значит, правовое государство? — еле выговорил Крахмальников.
— Мы его только строим, — улыбнулся Дюков. — Вот построим, “посадим сад и еще в этом саду поживем”… Может быть.
Машина с сиреной неслась к Останкину.
— Ладно, — сказал Крахмальников. — Ладно. Я и сам хотел сегодня все закончить.
— Это вы по поводу собрания?
— По поводу.
— Да уж чего тянуть, — кивнул Дюков. — Президент беспокоится.
На полдороге Дюков остановил машину.
— Придется вам начинать без меня. Я часам к девяти подъеду.
— Да мы раньше и не начнем.
— Вот и отлично. Пересаживайтесь в джип, вас довезут в лучшем виде.
Ну и хорошо, подумал Крахмальников. Ну и отлично. Будет время хоть с мыслями собраться.
Он вошел на студию с продуманным планом, но почему-то пошел не в свой кабинет, не к своим соратникам в информационный отдел, чтобы рассказать самым доверенным людям о том, что готовится, а свернул к гуровинскому кабинету.
Загребельная, которая стояла, прижав голову Якова Ивановича к своему животу, моментально отпрянула, покраснела.
— Ты что, Леня? — спросил Гуровин. — Дюков где?
— Он приедет к девяти.
— Ага, хорошо. — Яков Иванович нажал кнопку на селекторе. — Люба, сообщи всем, что собрание переносится… — Вскинул глаза на Крахмальникова. — На сколько?
— Начнем в восемь, — предложила Загребельная. — Нам надо еще решить кадровые вопросы. Зачем Дюкову наши склоки?
— Люба, в восемь начнем.
— Яша, — сел к столу Крахмальников, — разговор есть.
— Мне выйти? — спросила Загребельная.
— Какая разница, — махнул рукой Крахмальников.
— Выйди, — велел Гуровин. — Слушай из приемной.
Загребельная возмущенно удалилась.
— Да, Лень. Слушаю тебя. Что сказал Дюков?
— Яша, пиши заявление. Ты уходишь из “Дайвера”.
Гуровин наклонился поближе, словно не расслышал.
— Опять? — спросил он.
— Это уже не я решил.
— Я-ясно… — протянул Гуровин. — А почему?
— Ну не нравишься ты им.
— А ты?
— Я поменьше.
— Я-ясно… — повторил Яков Иванович. — Ясненько.
Тихо — Крахмальников даже не заметил — вошла Загребельная.
— Садись, Галь. Давай сочинять заявление вместе. Тебя Леня тоже не оставит здесь, я так понимаю?
— Да, — кивнул Крахмальников.
— Н-нет! — дернула головой Загребельная. — Мы никуда не уйдем! Это вы уйдете, Леонид Александрович. Может быть, те, кто отдал вам эту команду, не в курсе дела, но Яков Иванович Гуровин — владелец контрольного пакета акций студии “Дайвер-ТВ”.
Крахмальников повернулся к Загребельной. У нее был страшный вид. На белом лице одни глаза.
— Владельцем девяноста восьми процентов акций “Дайвера”, — проговорил Крахмальников медленно, — является государство.
— Ха! Ха! — выкрикнула Загребельная. — А почему не двухсот? Что за бред, Леонид Александрович?! Яша, скажи ему! Что ты молчишь?!
— Леня, она права. Уралец отдал акции мне.
— Когда? — улыбнулся Крахмальников.
— Три часа назад. — Гуровин лукавил, но только чуть-чуть. Да, он так и не дозвонился до Тимура. Но ведь тот твердо обещал.