— Люба, мы идем, еще раз сообщите всем.
— Все уже собрались, — сказала Люба.
Крахмальников был потрясен. С глаз долой — из сердца вон.
— Надеюсь, это не вы его так расстроили? — спросил Дюков, когда выходили из кабинета.
— Нет, — покачал головой Крахмальников.
— Ну, может, так и лучше, — заметил Дюков. — Зачем старика позорить на людях. Потом известим.
Крахмальников промолчал. Предстоящее собрание было ему неинтересно. Сегодня так много произошло, что больше он ничему не удивится. Проголосуют за Гуровина — и черт с ними. За него — то же самое.
Крахмальникову было сейчас на все наплевать. Он так и не позвонил жене. Валентина уже, конечно, обо всем слышала, волнуется, наверное.
Еще утром, еще днем он думал о жене почти что в прошедшем времени, а сейчас поймал себя на том, что снова откатывается в заведенный семейный порядок. Быстро-быстро откатывается. Слава богу, не успел наделать глупостей. А ведь как мог влипнуть.
В конференц-зале стоял на сцене стол, покрытый скатертью. Скатерть, правда, была голубой, но зато графин, стакан и трибуна, как полагается, наличествовали.
— Дайте мне потом слово, — попросил Дюков и направился не к сцене, а в зал.
Охранники потеснили людей, усадили своего начальника, сами сели по бокам.
— Придется штатное расписание при нем, что ли, обсуждать? — шепотом спросила Загребельная.
— А что?
— Свара начнется. Может, на завтра отложим?
— Давайте уж все сегодня, — сказал Крахмальников.
— Нет-нет, вы в президиум, — запротестовала Загребельная, заметив, что Леонид сделал было шаг в зал.
Крахмальников ее не послушал. Тоже пошел к рядам и увидел в дверях Ирину Долгову, которая высматривала кого-то в зале.
— Ирина Васильевна, вы что не заходите?
— Я? Да я… Я захожу, — замялась Долгова, но все-таки вошла, пристроилась с краю.
Крахмальников покрутил головой. Собрались все, кроме, естественно, команды, готовящей ночной выпуск. Ну и Гуровина не было.
Про Казанцева с Алиной он даже не вспомнил.
— Товарищи! — постучала стаканом по графину Загребельная.
Телевизионщики лениво засмеялись.
— Не надо, я не оговорилась. Мы тут не официальщину устраиваем, мы коллеги и будем говорить как товарищи.
— Гусь свинье не товарищ, — сказал за спиной Леонида Лобиков.
Крахмальников, не оборачиваясь, погрозил ему пальцем.
— Вы повестку собрания знаете? — продолжала Галина Юрьевна.
— Знаем, — ответил нестройный хор голосов.
— Так вот, забудьте ее. Мы сегодня обсудим совсем другие проблемы.
Крахмальников, приготовившийся к длительной и нудной преамбуле, с которой обычно Загребельная начинала все встречи с коллективом, насторожился.
— У нас высокий гость, — показала Загребельная на Дюкова, — но мы не станем играть в пай-мальчиков и пай-девочек. Мы живые люди, творческие, амбициозные, талантливые… Я не о себе, конечно, я сухой администратор, — улыбнулась она, — я о вас. Поэтому, что называется, не взирая на лица. Начнем с сетки. Нам, господа-товарищи, опять ее необходимо перекраивать.
В зале тут же поднялся шум.
— Опять спорт урежут!
— И нас тоже! — крикнули из редакции развлекательных программ.
— Когда мы о детях вспомним?
— Ну все, все, — успокоила рукой зал Загребельная. — А теперь слушай сюда.
Нет, Крахмальников ее положительно не узнавал. Дальше Галина Юрьевна выложила то, что Крахмальников уже знал. Впрочем, сейчас он подумал, что зря тогда согласился с Гуровиным, спорт надо урезать еще. А вот детскую передачу оставить.
— Вот такие пироги, — закончила Загребельная. — Предлагаю сейчас это не обсуждать. Тут никакого диктата, только соображения руководства. Вы в редакциях и отделах все обдумаете, потом подробнее поговорим. Ладно?