- Родился я в 1895 году в семье чиновника путей сообщения. Был вторым сыном. Когда моему старшему брату нужно было учиться, родители решили из Петербурга переехать в Петергоф, там и прошло мое детство.
Отец был большим патриотом, состоял в монархической организации, был председателем Общества бедных при Ведомстве попечения бедных императрицы Марии Федоровны.
Петергофская гимназия имени императора Александра Второго, где я учился, тоже была проникнута монархистским духом.
В 1909 году в Петергофе, когда я был гимназистом, возникли потешные войска. Два лета провел я в этих войсках и даже получил чин ефрейтора.
- Какие воспоминания связаны у вас с началом войны?
- Когда мы только услышали, что объявлена война, - а мы до этого уже предполагали, потому что в нашем доме жил офицер лейб-гвардии драгунского полка, и мы видели, как денщик и вестовой готовились к походу: коней перековывали, оружие чистили; мы спрашивали вестового, что такое, а он сперва говорил, что в лагерь, а потом признался, что готовится…
И вот когда мы услышали, что война объявлена, мой старший брат, еще одна семья Рязанцевых, где было два брата, сын дворника, еще кто-то, в общем семь человек, мальчишки от 16 до 18 лет - мы взяли флаги у дворника и вышли на улицу. Прошли мимо вокзала в Старый Петергоф и оттуда в Новый Петергоф. В результате к нашему шествию присоединился весь город. Пели «Боже, царя храни», «Коль славен».
В 1914 году я перешел в восьмой классе, а в январе 1915-го во все учебные заведения был направлен призыв: выпускников агитировали поступать в военные училища. Предлагали даже сдавать экзамены до срока. Я их держал в конце января, вместе с братом и двумя товарищами по классу. В начале февраля я уже был в училище. Курс обучения длился 8 месяцев, и 1 октября я был выпущен офицером в 15-й уланский Татарский полк. А 4 октября я уже был на фронте. Северный фронт, между Двинском и Ригой.
- А кто из государственных мужей в офицерской среде до Февраля пользовался популярностью?
- Великий князь Николай Николаевич. Солдаты и офицеры его боготворили. Он знал военную службу, понимал это дело. Кроме того, Распутин, например, хотел приехать на фронт и прислал Николаю Николаевичу телеграмму: «Приеду такого-то числа». Николай Николаевич ответил ему: «Приезжай - повешу». Не знаю, анекдот ли это, но такие слухи ходили, и этим он поднял среди солдат и офицеров свой авторитет.
- А где и когда вы услыхали о Февральской революции?
- В конце февраля нас вдруг вызвали в полк в боевой готовности к штабу дивизии, и начальник штаба дивизии вручил пакет командиру полка с приказанием грузиться на ближайшей станции. Пакет он должен был распечатать только в Пскове. Мы двинулись на Псков. Одновременно с нами погрузили третий Уральский Казачий полк. Наши два полка считались лучшими в армии. Мы добрались до Режицы, а после двинулись дальше. На какой-то станции нас остановили. Стоим. Ночь переночевали, 27 февраля, утро наступило. Командир полка ходит к телеграфу к начальнику станции и ни с кем не может связаться. И примерно в полдень вдруг промчался царский поезд на фронт на полном ходу. Тогда начальник станции сказал: «В Петербурге революция, Государь отрекся и поехал на фронт». Через некоторое время получили распоряжение возвращаться назад. А позже я читал документы, что было приказано генералу Иванову собрать войска и двигаться на усмирение в Петербург. Так что если бы мы проехали туда, то я уверен, что так как у нас дисциплина была блестящей, мы бы выполнили приказ.
- Как была встречена Февральская революция солдатами и офицерами?
- Для них все было неожиданностью: и сама революция, и отречение Государя. Еще большее недоумение вызывало отречение Великого князя Михаила Александровича. Было крайнее удивление и непонимание, почему так произошло. Мои родные писали то же самое - полное непонимание, как произошла революция.
- Поведение солдат в вашей части изменилось после революции?
- Никаким образом. Наша часть крепко держалась даже после Октябрьского переворота.
- А приказ номер один повлиял на положение?
- В нашем полку не повлиял, но среди офицеров было крайнее возмущение - все видели, к чему это приведет. Да и сами солдаты не понимали, как можно нарушить воинский Устав. Но в пехоте уже начались брожения.