Их приезды были лучшим из того, что приносили с собой праздники или что мы от праздников ожидали, ведь иначе мы бы просто угощались сладостями, пили чай, ходили на кладбище и снова и снова повторяли заученные фразы с пожеланиями счастья. Жители деревни наперебой приглашали их к себе в гости, каждый хотел опередить соседа и заполучить приезжих на ужин, потому что кроме чудесного запаха, исходившего от Лайлы, и позвякивания ее ожерелий и золотых браслетов, было еще одно: она обладала несомненным даром рассказчицы. Ее рассказы про город, да и про многое другое, сильно отличались от тех, что мы привыкли слушать перед сном из уст наших бабушек, — от сказок про султанов, принцесс, джиннов, ангелов, чародеев, говорящих зверей и летающих змеев.
В рассказах Лайлы речь шла об обычных людях, таких же, как мы, и в них не было ничего волшебного и сверхъестественного; а завораживали они нас пестрыми событиями и причудливым переплетением действующих лиц. В общем, деревенские до поздней ночи сидели вокруг Лайлы в гостиной либо во дворике одного из домов, и очередной хозяин, не расставаясь с улыбкой, то и дело предлагал ей чаю и домашнего печенья, разложенного на блюде вперемешку с финиками и кунжутом. Иначе говоря, сама Лайла и была для нас праздником. Женщины просили у нее совета, как завоевать сердце мужчины, а мужчины — как завоевать сердце женщины. Дети льнули к ней, потому что она непрестанно целовала и гладила по голове тех, что оказывались к ней поближе.
Позже мы раскрыли секрет и всех этих нежностей и повествований. Госпожа Лайла была бездетна, и все то время, пока мужа не было дома, пока он разъезжал на своем муле из деревни в деревню, она проводила перед телевизором.
Это обнаружилось на второй год войны, когда Господин Президент, посетив одну из курдских деревень, приказал подарить по телевизору каждой семье, в которой его еще не было.
А дело было так. Когда на деревенскую площадь сели президентские вертолеты, люди в страхе разбежались кто куда. Охранники притащили к Президенту нескольких беглецов, и он с удивлением спросил: «Я — Господин Президент, я — Вождь… Разве вы меня не знаете?» Те испуганно отвели глаза и замотали головами. Тогда Президент решил, что все граждане страны должны постоянно видеть его и знать в лицо. Мы получили телевизоры, по краю которых серебристыми буквами было написано, что это подарок Господина Президента, Вождя, и еще там имелись его имя и его маленькая фотография рядом с иракским флагом, а также девиз Республики. А в коробках — книжечки и брошюры с избранными его речами — вместо инструкций по пользованию телевизором. И чтобы все могли смотреть телевизор, он приказал провести электричество в каждую деревню, в каждый уголок страны, даже в пустыню, в шатры бедуинов, которые мы едва различали далеко-далеко, у горизонта, на другом берегу реки. А так как бедуины — кочевники, он подарил им электрогенераторы, чтобы можно было перевозить их вместе с телевизорами на верблюдах, куда бы бедуины ни направились.
И с того момента все переменилось, буквально все.
Наконец-то наши волосы перестали попадать в пламя керосиновых ламп, когда мы готовили школьные уроки, сражаясь с насекомыми и бабочками, летящими на свет. И дымок от коптящих фитилей больше не лез нам в нос. Но электрический свет навсегда погасил сияние славы госпожи Лайлы — мы обнаружили, что истории, которые прежде нас ослепляли, были всего лишь пересказами фильмов, увиденных ею по телевизору. Так что теперь ее визиты уже не добавляли особого привкуса нашим праздникам, и в первую очередь потому, что правительство именно по праздничным дням передавало самые лучшие фильмы, самые лучшие песни и танцы, тогда как в остальное время года все больше и больше показывали поездки и выступления Господина Президента, все чаще и чаще — военные репортажи и фильмы про войну, с трупами врагов, испуганными лицами пленных и нашими национальными флагами, которые гордо реяли на вершинах холмов, над покинутой и разоренной землей.
Старинные сказки постепенно стали забываться, а потом и вовсе отправились на кладбище вместе с нашими дедушками и бабушками.
Отец умер ровно через месяц после появления в нашей деревне телевизоров. Мать говорила: «Его убило горе». Мы не могли понять, что она имела в виду. Было ли для него горем то, что мой родной брат погиб, а двоюродный попал в плен, или то, что теперь по телевизору то и дело показывали Господина Президента? Ведь раньше он выходил из себя и начинал в бешенстве плеваться, едва услыхав по радио его голос либо хотя бы имя. Или то, что отец вдруг перестал играть прежнюю роль по утрам в кофейне, поскольку люди и сами могли послушать новости и даже увидеть их в картинках прямо у себя дома, так что никто ни о чем его теперь не спрашивал?