– Ну и пьешь ты, – хохотнул Герка. – Как курица из лужи, а еще лось!
– Не лезет что-то в глотку! – с трудом выдавил я, чувствуя, что коньяк бродит вверх-вниз по пищеводу, еще не решив, опуститься в желудок или попытаться выскочить наружу.
– Это бывает! – тут же откликнулся Герка и сразу стал рассказывать о подобном случае из собственной жизни.
Пока он говорил, мне удалось сделать глубокий вздох, и коньяк водворился на положенное место. Я еще раз порадовался, что приятеля мне бог послал не из молчаливых.
Потом, не докончив очередной истории, Герка остановился, посмотрел на меня изучающе и спросил:
– Слушай, а ты зачем в моря-то идешь? Романтика или превратности судьбы?
– Превратности! – сказал я, отметив про себя, что формулировочку эту надо запомнить – еще не раз пригодится.
– А кем раньше работал?
Рассказывать свою историю мне вовсе не хотелось.
– Да как тебе сказать… – ответил я, действительно не зная, как и что ему сказать.
Герка немедленно пришел на помощь:
– Бичевал?
– Как?
– Ну бичом был, что ли, тунеядцем?
– Нет, нет, – я очень торопился рассеять его подозрения, – я работал, все время работал, все три года, как кончил университет.
Я это выпалил залпом, совсем не сообразив, что сделал весьма неожиданное для Герки признание.
– Университет? – переспросил он с сомнением. – А какой факультет?
Ну, теперь уж нужно было признаваться дальше.
– Мехмат.
Герка пришел в неожиданный восторг.
– Ну даешь, расхлебай! Вот это да, мехмат!
В первый момент я воспринял его внезапный порыв как дань уважения моей alma mater, но все разъяснилось быстро.
– Вот подфартило мне! – закричал Герка. – Добавим! – и он так стремительно рванул с места, что я едва успел его схватить за локоть.
– Да ладно! – вырывался Герка. – За фарт грех не выпить.
– Да почему фарт?
– Как же! У меня по математике три контрольные. Я же заочник! – с этими словами, выскользнув из моих рук, он в мгновение ока оказался у стойки. И еще две порции коньяка появились на нашем столе.
– Ерунда! – взвизгнул Герка, останавливая мои возражения.
– Поехали!
– Только по половинке, – жалобно пробормотал я.
Герка кивнул.
– А что ж ты свою математику бросил? – спросил он, разворачивая конфету.
Ну, уж об этом мне вовсе не хотелось откровенничать. Я сказал сухо:
– Так уже вышло – бросил. Решил пока дать отдых мозгам.
Герка это понял как намек.
– Нет, я тебя не перегружу, – затараторил он. – Три контрольные и всё – это же для тебя семечки. Да и тренировочка мозгам нужна, нельзя же, чтобы они совсем от математики отвыкли.
– Будут тебе контрольные! – успокоил я Герку и, чтобы разговор не вернулся больше к моим «превратностям», спросил его. – Ну а ты зачем идешь – за романтикой или как?
– Как! – сказал Герка. – Колеса хочу купить. На берегу много не накалымишь. Я как осел на суше, так только и живу от зарплаты до зарплаты. А колеса нужны.
– А раньше плавал?
– Ходил! Я же мореходку кончил. Механик я, вот кто! Никогда б море не бросил – жена заставила. «Давай на берег, – говорит, – а то не будет у тебя семьи». А меня такое не устраивает. У меня жена – краля. Ради нее что хочешь сделаешь. Вот и осох на берегу. Из Питера к ней перебрался, в Москву. Два года уже столичный житель. Батя ее нам квартиру добыл, в инженеры устроил, определил в заочный вуз – живи, говорит, учись, продвигайся. Вот два года и жил тихо. А потом поднял бунт: хочу колеса, и все. У меня кое-какие сбережения с морских времен есть. На два колеса хватает, на четыре – нет. Жена говорит: «Я тоже машину хочу, но у папы просить больше неудобно». Я даже обиделся: «Еще чего – просить! Нищий я, что ли? Отпусти на полгода по водичке походить – будут тебе колеса». Она – мне: «А как же работа?» Вот об этом, говорю, батю попроси, чтоб оформили как-то там хитро – отпуск без сохранения содержания. Место у меня действительно хорошее, терять жалко: инженер по научно-технической информации. Ну там брошюрки разные привезти, буклеты, плакаты. Следишь, чтоб читали, расписались. Вот и все. Пока учусь – лучше не надо. «Попроси, – говорю жене, – батя такую малость для тебя сделает». А батя у нее большой босс, ему это дело утрясти – семечки. Ну вот, так все и вышло. Теперь перегоняем речные лайбы в реку Обь, деньги считаем – колеса покупаем. Вернемся – катать тебя буду.
Остаток коньяка мы выпили в полном соответствии с морским этикетом – «за тех, кто в море». Герка рвался продолжить, ибо, как он уверял, разговор (состоявший почти из сплошного его монолога) очень ему понравился. Но у меня уже шумело в голове, и, сославшись на неотложные дела, я отказался.
Мы пошли в перегонную контору. Стараясь не дышать на работника отдела кадров, отдали свои бумажки – в каждой из них стояло традиционное заключение: «практически здоров» – и попросили, чтобы нас назначили на одно судно.
– На «омик» пойдете? – спросил кадровик.
Герка сказал:
– Пойдем.
Я кивнул, хотя представления не имел, что такое «омик».
Так определилось новое место моей работы – второе в жизни.
Коварная тема
А первым была лаборатория прикладной математики в огромном академическом институте со сложным названием. Известная лаборатория, которой руководил Марк Ефимович Ренч. Сам Ренч, его величество Ренч, человек, про которого дотошные коллеги спорили: гений он или большой талант. Других определений применительно к Ренчу существовать не могло. Тут даже самые яростные его недоброжелатели, даже откровенные враги – а Ренч за жизнь нажил их куда больше, чем поклонников и друзей, – даже и эти смолкали или цедили сквозь зубы: «Талант Ренча никто не ставит под сомнение, но…»
Можно составить огромный список этих самых «но». И все же на первых местах в нем неизменно бы стояли – до крайности тяжелый характер, неуживчивость, мнительность, упрямство, прямо-таки детская обидчивость, которая смолоду сочеталась со старческой склонностью к предрассудкам.
Впрочем, с этими характеристиками я сильно забежал вперед. Ибо тогда, когда я закончил университет и с направлением, с новеньким красным дипломом явился в отдел кадров Института, мне ничего о человеческих свойствах будущего шефа известно не было. Зато математические работы Ренча я знал хорошо и был о них самого высокого мнения. Потому, когда спросили, в какой из лабораторий мне хотелось бы работать, я, не задумываясь, ответил: у Ренча.
Пожилая кадровичка с чистым, почти без морщин лицом, в модных очках с огромными стеклами сочувственно закивала:
– Понимаю вас. Понимаю. Ренч – конечно, величина. И вакансия у него есть. Так что в принципе желание ваше осуществимо. Только, знаете ли, он каждому кандидату устраивает что-то вроде экзамена. Тут до вас уже побывало пятеро. Все со стажем практической работы…
– Не взял?
– Не взял, – кадровичка сочувственно вздохнула, – и громко возмущался, что время затратил на таких… – Она замялась. – Так их назвал, что и повторять не хочется.
У меня еще не прошло последипломное восторженное состояние, когда гора свалилась с плеч и чувство легкости, чувство уверенности в себе захватило все существо.
– Как же он их назвал? Пожалуйста, скажите. Должен я знать, на что иду.
– Ну, если вы настаиваете…
– Настаиваю!
– Он кричал, что ему нечего присылать балбесов, олухов царя небесного, которые только и годятся на скотном дворе состоять в счетоводах…
Я расхохотался.
– Опасно, конечно. Но все же рискну. По крайней мере, не останется иллюзий – буду знать свое истинное место.
Лаборатория Ренча находилась не в основном здании института, а у черта на куличках, на самой окраине Москвы, в маленьком флигельке бывшей помещичьей усадьбы. Кадровичка сказала, что часа за полтора я туда доберусь, и как раз к этому времени чаще всего появляется Ренч. Так что есть надежда его застать. Я спросил, нельзя ли позвонить туда и узнать точно – будет Ренч или нет, чтобы не терять полдня зря. Кадровичка грустно покачала головой: