Наташа продолжала петь и сочинять свои стихи:
А я рада, А я рада: Мы пойдём домой С парада! Тра-ля-ля, Тра-ля-ля, Дождик, дождик — Не беда.Этой песней Наташка разгоняла мрачные мысли Володи. Ему захотелось схватить её в охапку, обнять, прижать к себе и закружиться вместе с ней. Но он знал, что сестрёнку нельзя баловать, и сказал:
— Смотри, Мишка скучает. Так берёшь ты его? Нам пора.
— Нет, — упрямо мотнула головой Ната. — Дома останется старшина.
— А скучать будет?..
— Не будет.
— Почему?
— Он же не живой. Скучают живые. А его на фабрике сделали. И он совсем как настоящий, только неживой.
Всё это она сказала неожиданно совсем серьёзно, как большая.
И Володя при этом подумал: «Большая стала Наташа. Вот бы отец порадовался…»
Нет, серьёзность у Наты была не долгой. Она тут же снова закружилась по комнате, напевая уже совсем бессмысленную песенку, просто какое-то «тра-ля-ля».
— Да не вертись ты! — прикрикнул на неё Володя. — Голова закружится — упадёшь.
— А вот не упаду! А вот не упаду! А вот не упаду!..
Они уже вышли на улицу, а Ната, смеясь и лукаво прищурив глаза, продолжала не то выкрикивать, не то напевать одни и те же слова. При этом она била ногой по воде.
— Что за манера обязательно лезть в лужу? — Володя легко поднял Наташку и при этом почувствовал, как окрепли его руки за годы войны. Теперь он уже не просто мальчик, а настоящий рабочий.
Наташа озорно выкрикнула:
— А вот не лужа! А вот не лужа!
— Что же это? — спросил Володя.
— Зеркало! Зеркало! А вот и зеркало!..
Умытая дождиком Красная площадь была особенно нарядной. Зеркалом блестела серая брусчатка мостовой, ярким пламенем взлетали флаги, солнцем горели трубы оркестра, радостью светились лица людей, заполнивших трибуны.
Всё, всё было необычно и так радостно-празднично! Даже куранты кремлёвских часов.
Сколько раз слышал Володя их мелодичные звуки! Но в тот день голос этих больших башенных часов показался ему чудесно-сказочной музыкой.
Здесь, на Красной площади, Володя снова поднял Нату, теперь уже высоко над головой, так, чтобы она могла видеть парад…
Перед Мавзолеем проходили полки, высоко подняв знамёна, простреленные пулями врагов, впитавшие запах порохового дыма, — знамёна военной славы.
Тут, на этой площади, победив врагов, проходили ратники Дмитрия Донского, тут праздновали победу ополченцы Минина и Пожарского, тут проносили знамёна славы солдаты Суворова, герои Кутузова. Тут шла теперь артиллерийская батарея лейтенанта Шарова.
Когда батарея эта поравнялась с трибуной, на которой стоял Володя, держа над головой Нату, девочка сказала:
— Пушки одетые. Смотри, Володя.
— Не одетые, а зачехлённые. Разница. Поняла?
— Ага. Поняла, Володечка. А зачем ящики?
— Гильзы, — сказал Володя.
А Ната повторила, как всегда повторяла слова, которые не понимала:
— Гильзы…
А войска шли и шли. Мимо Мавзолея Ленина, мимо Кремлёвской стены торжественным маршем под звуки оркестров прошли многие тысячи воинов-победителей — от солдата до маршала. В этом парадном шествии могли участвовать по праву миллионы наших воинов, которые добились этой победы. Но Красная площадь не смогла бы вместить миллионы…
Ната нагнулась и шепнула Володе:
— Спусти меня вниз.
— Так тебе же будет плохо видно. Сверху головы не мешают. А внизу? Разница. Ты же маленькая.
— Спусти!
Володя бережно спустил Нату, и при этом она спросила:
— Ты папу там не видел?
— Их же много, — сказал Володя. — Разве всех разглядишь…
— Нет, ты скажи: не видел?
— Не видел…
В это время как-то вдруг смолкли все оркестры. А затем тишину разорвала барабанная дробь.
— Страшно, Володечка, — прошептала Наташа. — Что это? Отчего? Почему?
В этот раз Володя промолчал. Не любил он говорить о том, в чём не разбирался. Он и сам не знал и не понимал, почему умолкли трубы оркестра и затрещали барабаны, да как-то так по-особенному, от чего замирало сердце.
Всё замерло на мокрой от дождя и сверкающей от солнца площади, и Володя увидел бурую кромку у подножия трибуны. Это колёса пушек, гусеницы танков, десятки тысяч пар сапог смесили в бурую грязь брызги дождя и пыль.
И вот теперь к Мавзолею под дробный бой барабанов подошли шеренги бойцов, а в каждой шеренге было по двадцать воинов.
Володя быстро перемножил и произнёс про себя: «Двести».