– Может быть, вас удивит то, что я сейчас скажу, - смущенно проговорил Ракелов, не двигаясь с места. - Никогда не думал, просто не представлял, что можно вот так, с одного взгляда… Мир рушится, а я счастлив!… И кто знает, - он нежно сжал ее пальцы, - может, Россия только для того и разлетается в клочья, чтобы мы обрели друг друга?..
5
Распутин, подойдя к зеркалу, одернул шелковую рубашку. Нечесаная борода. Маленькие, колючие глазки. Зато какова сила, струящаяся из них! Никто не может выдержать его взгляд. Может быть, только сейчас, в свои пятьдесят, он в полной мере обрел эту силу - силу власти над людьми. Приблизив лицо к зеркалу, пристально вгляделся в свое отражение. Мерзкое чувство. Несколько секунд - и чудится, будто отражение вглядывается в тебя. А никому это не дозволено. Никто не может вглядываться в него. Никто. Даже его собственное отражение. Он повернулся к зеркалу спиной.
Раздался осторожный стук в дверь. Слуга внес огромную корзину цветов с приколотой запиской. Распутин неторопливо развернул ее. "Вы - Бог! Вы привносите в души наши чувство покоя и уверенности. Молюсь за вас. Если вы исчезнете из нашей жизни - все будет потеряно. Берегите себя. А." Смял записку и бросил на ковер. Он и так знает, что - Бог… Усмехнулся…
И то, что все рухнет без него, тоже знает. Он так императрице вчера и сказал: "Если меня убьют, царевич умрет". Мама, видать, беспокоится. Полицейский пост у дома выставили.
Часы гулко пробили пять. Сейчас Феликс придет. Красавчик. Безо всякой насмешки - и впрямь хорош. Глаз радует. Сильный. Думает, не заметно, как противится гипнотическому влиянию. И чего противиться? Противься, не противься, все будет, как ему, Старцу, надобно. Усмехнулся. "Старец". В его-то пятьдесят! Да черт с ними, пусть зовут как хотят.
В столовой, куда он вошел, уже кипел самовар, на столе, освещенном большой бронзовой люстрой, стояло множество тарелок с бисквитами, пирожными, орехами и сластями, в стеклянных вазочках лоснилось варенье.
Резкий звонок телефона прервал его мысли. Распутин поморщился и нехотя взял трубку.
– Ну, здравствуй… Ну, чай пьем… Ну, гости у меня… Ах, душка, время-то больно тесно. Ну, пожалуй, приезжай… Нет, без него. С ним мне неча говорить… Нет, ближе к одиннадцати нельзя. Адресок-то знаешь? Я таперича на Гороховой, шестьдесят четвертый дом. С Аглицского прошпекта съехал, а телефончик-то, вишь, прежний - 646 46… Ну, прощай, пчелка моя.
– Одолели…- пробурчал он себе под нос. - Просют все, просют…
В дверях появился Феликс Юсупов - молодой мужчина с высоким лбом, мягкими, спокойными глазами, красивыми, словно нарисованными губами. "Аристократ". Распутину захотелось сплюнуть, но, бросив взгляд на Юсупова, он передумал и, раскинув руки, пошел навстречу гостю:
– Феликс! Рад, рад! Садись. К столу садись.
– Здравствуйте, Григорий Ефимович! Я к вам на сеанс, как договаривались. - Прямо держа спину, Юсупов опустился на стул напротив Распутина.
Старец вперился в него изучающим взглядом. "Что-то напряжен больно гость-то сегодня. С чего бы это?"
– Слышь, Феликс, а может, к черту чай, а? - Не дожидаясь ответа, обернулся к двери и крикнул: - Эй! Прошка! Вина неси! И быстро!
Через минуту в комнату, неслышно ступая, вошел рыжеволосый парень лет восемнадцати и, молча поставив на стол два графина с вином, быстро удалился. Распутин, снова бросив внимательный взгляд на Юсупова, наклонился, почти положив голову на белую скатерть, и сквозь графин с красным вином стал пристально рассматривать гостя. В тишине комнаты был слышен лишь мерный стук маятника. Красные тревожные блики света подрагивали на бледном лице Юсупова.
– Феликс… А Феликс… Смотри-ка… ты и я. А между нами… - Распутин замолк, еще приблизив лицо к графину, - кувшин… с кровью, - тихо произнес он. - Глянь, ежели я смотрю сквозь него - тебя в крови вижу. А ежели ты поглядишь… - Юсупов сидел неподвижно, только лицо стало чуть бледнее обычного. Старец распрямился. - Налить тебе ентого вина? - Гость неопределенно качнул головой. - Не хошь - как хошь. - Распутин отставил графин в сторону. - Тогда давай - мадеру! Она - ласковая! Люблю! - Налил в бокалы вино янтарного цвета и залпом опустошил свой. Юсупов, приподняв бокал, молча рассматривал его.
– Чевой-то не пьешь? Никак боишься чево? - по лицу Распутина скользнула усмешка. А ты - не боись. Со мной- ничего не боись. Вино - Богом дано для усиления души… - Он налил себе еще и, с удовольствием в несколько глотков выпив, причмокнул и откинулся на спинку стула. - Вино да травы… Они - от природы. Через них черпаю ту силу безмерную, которой меня наградил… Бог…
Юсупов пригубил вина.
– Мадера у вас, Григорий Ефимович, отменная. А… скажите, Государь и наследник эти ваши травы тоже принимают? - Неожиданно спросил он хозяина и аккуратно положил в рот кусочек шоколада.
Распутин прищурился. "Не прост Феликс. Так и мы, чай, не лыком шиты. Хошь поиграть? Поиграть - это завсегда".
– Принимают. Пошто не принимать? - Простодушно улыбнулся он. - Только я велю никому об том не сказывать. Всякий раз твержу: ежели кто из докторов, Боткин, к примеру, узнает об моих средствах - лечению конец, один вред больному будет. Потому они от разговоров берегутся. Оно и верно. - Он хитро взглянул на Юсупова. "Ну… Пошто молчишь? Испужался? Спрашивай. Чую ж я, спросить хочешь, промежду прочим, каки таки средства потребляют папа с мамой… Осторожничаешь только… Вспугнуть меня боишься. А ты не боись, мил человек! Глянь, я пред тобой - яки агнец божий. Игра мне с тобой в интерес. Все остальные - игры отыгранные. Посему - скушные. Ну, не боись, красавчик, спрашивай".
– Какие же средства вы предписываете императору и цесаревичу? - Юсупов сделал еще глоток вина и поставил бокал на стол.
"Молодец, красавец. Решился-таки. Только пошто это ты нынче такой беспокойный?"
– Каки средства, спрашиваешь? Разные. Смесь, которая милость Божию приносит и благодать. Ведь коли мир в сердце воцарится, все покажется добрым да веселым. Хотя, правду сказать, - снова поставив перед собой графин с красным вином, Распутин опять принялся рассматривать гостя сквозь графинное стекло, - какой он царь? Он - дитя Божие. Не зря, скажу тебе, друг милый, царица - да знаешь небось, картинки рисует развеселые, насмешница этакая, - так вот не зря она Государя всяк раз дитем изображает на руках у матери… - Заметив, что Юсупов напряженно смотрит на него, ожидая продолжения, выглянул из-за графина и лукаво улыбнулся: - Да ты, милок, не страдай. Все устроится. Увидишь.
"Спроси давай меня, что устроится? Я объясню-вразумлю. А устроится все - точное дело. Как того заслуживаем, так и устроится".
– Что устроится? Как? - Юсупов сделал еще глоток и, оглядев стол, отломил кусочек бисквита. "Вино вареньем закусывать, так это весьма оригинально. Сейчас бы сыр был весьма кстати".
– Что устроится, спрашиваешь? - Распутин помолчал. - Хватит войны. Хва-тит. Что, немцы не братья нам? - Заметив удивление на лице Юсупова, усмехнулся. - Еще Исус учил: возлюби врага, как родного брата. - Хитро посмотрев на гостя, зачерпнул ложкой варенье. - Война скоро кончится. - Облизав ложку, бросил ее на стол. - Чё смотришь? Сладенькое сладеньким закусишь - во рту горько станется. Не замечал? А ты, милок, замечай. Все замечай. Польза будет. И с людьми так. Берегись сладеньких-то! Иначе ох как горько будет! - Обтер ладонью рот. - А про войну… Скоро покончим… Александру - царицей объявим… до совершеннолетия наследника. А Николашу - в Ливадию отправим. Дюже он устал. Пущай отдыхает. Фотограшки делает. Любит он, понимашь, это дело. - Распутин провел рукой по волосам. - Царица же - баба умная. За то ее и народ не любит. - Почесал бороду, с удовольствием наблюдая за выражением лица Юсупова. "Чё смотришь? Не ведаешь, что ли, что у нас только дураков любят? Да убогих. Я поди ж тоже - не убогий да не дурак. Посему любви мне от вас ждать - не дождаться. Интересно тебе, знает ли царица?.. А ты, голубочек, спроси. Я тебе отвечу".
– А царица знает, что делает? - неотрывно глядя на Старца, тихо спросил Юсупов.
– Знает, - Распутин снова почесал бороду. - И что делать надобно - тоже знает. Думу обещалась разогнать. Болтунов этих… - Внимательно посмотрел на напряженное лицо Юсупова. "Хватит ему, пожалуй, на сегодня… игры. Пора в спальню - его, глупого, лечить. Не разум его неразумный, а тело его никудышное, с коим разум не в сильном ладу пребывает". Распутин лениво потянулся. - Да хватит, пожалуй, о делах. Ты ж нездоров еще. Иди приляжь. Щас приду… лечить. Кажись, третий у нас етот, как ты говоришь, сиянс? Иди. Будет тебе сиянс.