И хотя в последние десятилетия Йогендра изо всех сил противится идентификации йоги с физической культурой и спортивной гимнастикой 10, нет сомнений, что его собственные ранние публикации подкармливали информационный аппетит к асанам у фитнес-модников тех времен. Его динамический курс «Ежедневных физических упражнений для успокоения и позитивного настроения (сохранения здоровья)» определенно заполнил нишу рынка физической культуры и был воспринят как физическая культура. Видение Йогендры хатха-йоги вполне инкорпорируется модными в те времена санитарно-гигиеническими системами, которыми он и сам когда-то был столь увлечен. По Йогендре, упражнения йоги «обладают всеми достоинствами лечебной и профилактической гимнастики» (1989 [1928]: 162)
Его самопровозглашенный «ренессанс йоги» (см. De Michelis 2004 : xvii), должен пониматься как целостная научная система лечебных движений, замысел которой полностью укладывается в контекст «возрождения гимнастики» (Dixon and McIntosh 1957 : 92), но объявлен как уникальная укорененная индийская терапия, более древняя и эффективная, чем европейские стили, введенные в качестве стандартной формы гимнастических упражнений в Индии в девятнадцатом веке.
В йогической теологии Йогендры, как и в большинстве написанного про физическую культуру и современную йогу в этот период, видно влияние социального дарвинизма и евгеники (см. «Физическая культура как евгеника в главе5). «Технология йоги» функционирует в «медленном процессе эволюции», согласно Йогендре, как толчок замешкавшихся в развитии к более высоким ступеням «физического, умственного, нравственного и психического». (1978: 28) 11.
Йогендра называет этот процесс «sı́ghra moksa syahetu», буквально «причина (процесс) быстрого освобождения». То, что он уравнивает мокшу с эволюционным проектом «современных наук» и евгеники показывает, до какой степени его видение йоги расходится с «классической» йогической концепцией освобождения (мокша). Кроме того, Йогендра разделяет довольно распространенное в то время мнение, что «и сама концепция эволюции возникает и развивается внутри (санкхья) йоги» (1978: 27). И хотя совершенный популизм сделает маловероятным участие Йогендры в реализации идеи расовой исключительности, разделяемой евгениками того времени, тем не менее, он очарован перспективой генетического изменения человека путем йоги.
Как у материалиста, с ранних лет не верящего в магические элементы традиционной йоги, его версия йогической евгеники имеет медицинские и биологические корни. Йогендру, как и Ницше, не удовлетворяло дарвинское величественное видение прогресса на протяжении веков.
Природная эволюция, к сожалению, не происходит через изменения «зародышевой плазмы», определяющей наследственную предрасположенность человека, но через проект, «предусмотренный в йоге», эта субстанция может быть модифицирована для «непрерывных зародышевых изменений» (1978: 29). Таким эффектам преобразования подвержен не только сам практикующий йогу, они передаются по наследству и становятся врожденным инстинктом (склонностью) у потомства. Именно эти трансформирующие технологии, утверждает Йогендра, есть «главный вопрос всей метафизики древней Индии» (29).
Йогендра возрождает здесь грезы Ламарка о приобретаемых и передаваемых признаках, наполняя их таинственными ландшафтами древней Индии. Этот йогический неоламаркизм может показаться ответом на влиятельную теорию зародышевой плазмы Августа Вейсмана (1834-1914), подвергшей сильному сомнению явно упрощенную причинно-следственную модель наследственности Ламарка. Вейсман утверждал, что «сила наследуемости, пребывающая в субстанции, непроницаема для воздействия окружающей среды», и подкреплял свои убеждения, по-видимому, неопровержимыми экспериментальными доказательствами… В результате неприкосновенность зародышевой плазмы, в значительной мере, была принята научным сообществом как факт (см. Maranto 1996: 99).
Эволюционный биолог Дж. Б. С. Холдейн, к примеру, будет приводить эксперименты Вейсмана по ампутации мышиных хвостов во многих поколениях, как свидетельство против Ламарка, замечая при этом, что евреи, «чьи предки подвергались обрезанию в течение тысяч лет, рождаются без каких либо следов этой операции» (Haldane and Lunn 1935 : 108).