Я подумал, что такое пиршество заслуживает немного хороших манер. По этому поводу моя засаленная простыня была сложена ввосьмеро своим самым чистым уголком, руки помыты, из-под ногтей вычищен огород. Перед вами человек, который умеет ценить свою удачу, какой бы эфемерной она ни была.
Но горизонтальное положение очень быстро пресекло мою жажду цивилизации, борода быстрее меня оказалась в соусе. Тогда плевать на протокол, все равно рядом нет ни одной дипломатической миссии, которая могла бы его оценить. Банкеты с поджатыми губками похожи на бред собачий, когда ты живешь на необитаемом острове. Ныряем в подливку обеими руками и вылавливаем оттуда самые лакомые кусочки, пропуская сквозь пальцы, как сквозь сито, морковку и жижу. Энергия жизни хранится не в этих кулинарных статистах, к ним успех придет чуточку позже.
А теперь я буду запихивать их в рот один за другим, эти воистину великолепные кусочки рогатого скота, нежнейшее сочное мясо отменного приготовления.
Узнаю работу профессионала.
Вот я уже вылизываю донышко, чтобы собрать последние крошечки бычьей плоти, коричневые волоконца, — все, что я растерял изо рта в процессе еды.
Я стараюсь забрать все одним махом: держа руку на самом большом ломтике, начинаю подмазывать справа налево, медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Высший пилотаж необходим и при самых грубых нравах.
Выбираю все до донышка, для этого пальцы складываю черпачком. Дистиллированный соус переливается туда и сюда, я только регулирую пропускную способность руки. Наконец в моих сетях оказываются последние пловцы — чемпионы. Они размякли, выбились из сил в неравной борьбе, и у них сладкий привкус побежденных.
Но что я вижу: среди вареных кружочков морковки, кореньев и зелени, разваренных мясных волокон всплыл подозрительный поплавок.
Небольшое беловатое бревнышко, сырое на вид.
Похоже на удаленный аппендикс.
А, нет, с другой стороны косточка торчит.
А с другой — ноготь.
Я держу в руках человеческий палец!
У того, кто проводил ампутацию, рука не дрогнула. Мясо на срезе гладкое, как в колбасной нарезке.
Ни убавишь ни прибавишь. По поводу прекрасно проведенного удаления пальца добавить нечего.
Узнаю работу профессионала.
А вот что касается индивидуума, которого лишили этого самого пальца, боюсь, как бы я не имел к нему самого непосредственного отношения. Отношения, которым трудно пренебречь.
Боюсь, что я имею к нему прямое отношение, родственное.
Мне тут же вспомнился один случай, точнее, одна недавняя авиакатастрофа: бумажный самолет, который угодил мне в суп. На нем было выгравировано чернилами дьявольское послание, если я не ошибаюсь: «Твоя мамочка скоро захлебнется в крови твоего папочки».
Так ведь выглядел этот текст, не правда ли?
Убеждать себя в том, что это блеф, было опрометчиво с моей стороны. По крайней мере теперь. Зря я пошел тогда сам с собой на этот моральный компромисс.
Эта сучка ни на кого не похожа: она говорит, что делает, и делает, что говорит.
На этом пальце нет ни одного волоска, это не мужской палец.
«Твоя мамочка захлебнется в крови твоего папочки».
Если приглядеться повнимательнее, можно заметить на кожице вокруг ногтя остатки розового лака.
48
Ну, вы помните все это: среду, сумасшедшие щупальца парикмахера, переполох в ресторане, дюжину несчастных случаев на парижских улицах и зависть в желудках обычных горожанок, едкая, как прокисшее мясо в маринаде. Вы поняли, к чему я клоню?
Ну, так вот. А потом мы шли к маникюрше.
Сверх прочих недостатков, матушка больше жизни любила розовый. Его девичий оттенок. Все для настоящих принцесс.
Карамельно-розовый. Конфетка.
Она обожала его за глупость и нелепость. Как настоящая натуральная блондинка. Вы можете думать по этому поводу что угодно. Не стесняйтесь мыслей вслух — я не обижусь. Ваши матушки, без сомнения, были все как одна сама элегантность.
Продолжаем. Весь треп на этой исключительно женской территории так пропитал стены маникюрного салона, что по обоям просто сочились отравленные комплименты и головокружительные сплетни. Отсутствующие, как и положено, были виноваты во всех смертных грехах и в самых предосудительных связях, а присутствующие, естественно, были обладательницами просто отпадных причесок и самого потрясающего цвета лица. На следующие сутки репутации менялись местами, как вывернутые наизнанку перчатки, и через двадцать четыре часа самые безупречные супруги оказывались самыми неисправимыми шлюхами.