«Наука, не останавливаясь на том, чтобы только лечить, восстанавливать здоровье заболевшего организма, уже ставит вопрос о произвольном создании пола, об омоложении и т. д. Я уверен, что наступит момент, когда наука станет так могущественна, что в состоянии будет воссоздать погибший организм. Я уверен, что настанет момент, когда по элементам жизни человека можно будет восстановить физически человека. И я уверен, что, когда наступит этот момент, когда освобожденное человечество, пользуясь всем могуществом науки и техники, силу и величие которых нельзя сейчас себе представить, сможет воскрешать великих деятелей, борцов за освобождение человечества».
Владимир Ильич был потрясен. «У них получилось! – подумал он. – Они сделали это ради освобождения человечества».
Ленин начинал понимать, к какой миссии его готовили. «Миссия» и «мессия», в принципе, одно и то же, – рассуждал он. – Значит, есть огромный смысл в том, что Иван Иванович связал воедино Христа и Ленина».
Теперь его уже не затягивало в воронку, наоборот, Владимир Ильич почувствовал, будто тело раздается во все стороны, становится всеохватным. Оно поднимается легким ветерком и парит над землей.
Он долго скользил взглядом по полкам стеллажа, пока, наконец, не нашел внезапно понадобившуюся ему книгу. На черной обложке сияли золотом буквы «Новый Завет и Псалтирь».
Полистав томик с конца, он остановился на странице со словами: «Откровение святого Иоанна Богослова». Взгляд его задержался на фразе: «Я есмь Первый и Последний, и живой; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти».
Владимир Ильич внимательно прочитал до конца произведение, которое показалось ему очень знакомым. Но на этот раз память ничего не подсказывала, где и при каких обстоятельствах он познакомился с «Апокалипсисом».
В конце он обратил внимание на то, как совпадает одна из фраз с тем, что он прочел в брошюре о Карпове. В «Откровении», где говорилось о Новом Иерусалиме, было написано «Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою».
«Но что я могу сделать для людей? – эта мысль прервала полет, который он до сих пор ощущал. – Очевидно, что человечество нужно спасать. Но оно настолько запуталось в своих проблемах, что вряд ли хватит сил у одного человека все их решить».
Что-то опять начало беспокоить Ленина. Он долго пытался понять, что именно, и, наконец, сформулировал вопрос, который и пугал, и в то же время приносил блаженство:
«А человек ли я?»
18
Анатолий проснулся рано, почувствовав в теле бодрость и готовность идти хоть на край света за разгадкой головоломки, подброшенной Мавзолеем.
Наскоро перекусив стандартной яичницей и выпив большую кружку черного кофе, он принялся чистить зубы. Делал Сивцов это, как, впрочем, и почти все другое, по собственной «методе». Когда-то рассудив, что более всего нуждаются в белизне передние резцы – все-таки «витрина» лица, – он уделял им повышенное внимание. Еще свежей пастой тщательно тер их – сверху вниз снаружи и изнутри. По каждой паре зубов щетка проходилась ровно пятнадцать раз. Поначалу Анатолий даже вел счет. Но потом уловил в «считалке» определенный ритм, полностью совпадавший с народными частушками. Он напевал: «Сидит Ваня у ворот, широко разинув рот. И никто не разберет, где ворота, а где рот», – и четыре зуба были почищены. Но к передним он обращался еще восемь раз: шоркал их, когда двигался по наружной стороне верхних зубов от щеки справа, потом слева, затем то же самое проделывал с нижней челюстью и, наконец, все эти процедуры повторялись на внутренней стороне зубов. Их чистка заодно служила для тренировки памяти: каждое утро требовался почти десяток частушек, и Сивцов старался менять репертуар. Вот и сегодня он вспомнил очень старое «кавказское» четверостишие, которое слышал еще в юности: «На горе стоит ишак и мигает правый глаз. Почему он не идет? Негде делать поворот!»
Это стало заключительным «аккордом»: ему «подпел» звонок мобильного телефона. Быстро вытерев губы, Сивцов пошел отвечать. В трубке загудел голос генерального прокурора. Тот приходил на работу ни свет ни заря, наверное, специально, чтобы раздавать ранние поручения подчиненным, где бы они не находились.
– Кремль пошел нам навстречу, – сказал он. – Так что можешь обследовать тоннель.
Анатолий, который стоял в трусах, даже подпрыгнул от приятной и неожиданной новости. Начальник продолжал:
– Только не бери много людей, обойдись минимумом. А понятых они из своих дадут. Так что в девять тридцать тебя будут ждать у Мавзолея. Должен успеть!
– Конечно, я уже готов, – поспешил заверить Сивцов. – Спасибо вам, товарищ генпрокурор!
– Да ладно тебе с чинами. Ты дело делай! А теперь – будь здоров, – и начальник отключился.
Анатолий еще раз подпрыгнул, и если бы кто-то увидел его в сей пикантный момент с оголенными худыми ногами, то сразу окрестил бы кузнечиком. Впрочем, самому прыгуну это было совершенно безразлично. Он быстро прополоскал рот, оделся и стал спускаться по лестнице, на ходу названивая одному из самых лучших в прокуратуре криминалистов.
За десять минут до условленного времени он уже шел по Красной площади, где толпа, хотя и несколько поредела, но все еще оставалась внушительной. Правда, как заметил Сивцов, глаза у большинства людей выражали усталость: казалось, они уже перестают верить в то, что Ильича вернут в его усыпальницу.
Когда собравшиеся начали скандировать, хотя и не так энергично, как в первые дни, – «Верните Ленина России!» – Анатолий уже находился рядом с самым приземистым зданием на Красной площади. Там его ждали три человека в темно-серых пальто.
– Вы Сивцов? – спросил полный мужчина с глазами навыкате и, получив утвердительный ответ, представился, – Сергей Сергеевич Колобов, заместитель руководителя Дирекции по эксплуатации комплекса «Кремль». Со мной наши рядовые сотрудники, будут понятыми.
Подумав, он решил, что вовсе не обязательно называть их фамилии и должности. Как раз в этот момент появился криминалист – высокий худой мужчина с вьющимися рыжеватыми волосами.
– Николай Петрович Кичкайлов, следопыт с большой буквы, – представляясь, сострил он.
– Ну, если все в сборе, то можно идти, – не отреагировав на шутку, строго сказал Колобов.
Они вошли в заранее открытый служебный вход Мавзолея и оказались в достаточно просторном помещении. К одной из его стен уверенно направился Колобов, на ходу вынимая внушительных размеров ключ. Вставив его в скважину и провернув три оборота, он начал тянуть на себя дверь. Внезапно по его лицу пробежала гримаса недоумения.
– Что-нибудь не так? – спросил Сивцов.
– Свет здесь не должен гореть, – ответил Колобов. – Неужели забыли выключить? Это же такое расточительство!
Наконец, он до конца распахнул дверь, и всем бросилось в глаза яркое сияние десятков люминесцентных ламп, заливавшее тоннель. А впереди, метрах в двухстах – серый бесформенный комок.
Сивцов понял, что пришло его время командовать.
– Понятые, за мной! – громко произнес он и быстрым шагом направился к цели, которая – он не сомневался – была трупом человека. На мгновенье промелькнула мысль: «Неужели все так просто?»
Но через пару минут стало ясно: мертвое тело, действительно, есть, но оно не принадлежит Ленину. Подошедшие понятые сразу опознали труп, заявив, что это рядовой сотрудник хозяйственного управления Борис Павлович Яночкин. Их информацию подтвердил и сам Колобов, который преодолел дистанцию последним.
– Как он мог сюда попасть?! – спросил он неизвестно кого.
Но Сивцов, не задумываясь, дал ему понять, что расследование ведет именно он.
– Вопросы стану задавать я. И первым на них будете отвечать вы. Но не сейчас. В данный момент нужно вызвать судмедэксперта.
Колобова как-то передернуло, но он, смирившись, согласно кивнул.
Пока Анатолий связывался со специалистом, криминалист сделал несколько снимков, внимательно осмотрел место происшествия, а затем аккуратно проверил содержимое карманов покойника. Из них были извлечены потертый рыжий бумажник с паспортом и двумя тысячами рублей, блистер нитроглицерина, шариковая ручка, пластмассовая расческа, черная пуговица и, наконец, ключ – точная копия того, которым открывал дверь в тоннель Колобов. Все это Кичкайлов разложил по пластиковым пакетам и запечатал.