– Да уж понятно, что не мой, – беззлобно поддел Гуров, кивком пригласил с собой.
Получив стопку листов и выслушав пояснения по поводу того, благодаря кому они получены, молчаливая и мрачная Мария немедленно приободрилась, милостиво улыбнулась и черканула на протянутом листочке: «На добрую память сержанту Зубкову».
– Меня Сергей зовут.
Она, улыбнувшись, добавила скобочки и приписала: «Сереже».
Не хотелось корячиться, разворачивая машину и мешая людям, поэтому Лев Иванович все-таки доехал до шлагбаума, о котором врач говорил. В самом деле, такому объекту место разве на переезде – бескомпромиссный, цельносварной монстр, обмотанный якорной цепью. И замок имел место – огромный, кодовый, еще советских времен, заботливо прикрытый от непогоды обрезком пластиковой бутылки.
Да уж, граница тут на замке. До самого шлагбаума, судя по следам разворотов, кто-то, но доезжал, по ту же сторону шел лишь один след. Прорвался тот, кто пароль ведал. Полковник подлез под шлагбаумом, огляделся: к сожалению, ни тени сторожки. И в самом деле, зачем она тут? Чужие-то здесь не ездят. Странновато показалось, что вроде бы машина ехала не от шлагбаума, не со стороны дома Сида, а от него. Однако след несвежий – да и как он может быть свежим, на таком-то снегу. Разберутся, ничего.
…До дома добрались без приключений и в полном молчании и затем, насколько хватило сил, корпели каждый над своими бумагами: Гуров – над бухгалтерией, Мария – над полученными листками. В доме царила тишина, торжественная, как при покойнике.
Глава 4
Посвежевший и постройневший, вернулся с Домбая Крячко. И первым вызвал из небытия тень покойного панка.
– Наслышан, наслышан, – сообщил Станислав, выгружая мед и прочие сувениры, – ты, господин полковник, точь-в-точь как та самая эта…
– Так и говори – свинья, – хмыкнул Лев Иванович. – Дело-то как было…
Он обрисовал ситуацию с несостоявшимся расширением горизонтов.
– Марии, думаю, обидно, – согласился Станислав, – а по мне… ну и по тебе, куда ж тебя-то девать, и слава богу, меньше беспокойства. Конечно, гражданин Ситдиков по сравнению с иными культурными явлениями выглядел ангелом. Пусть и без крыльев.
Гуров вздернул бровь и закатил глаза.
– Ты что? – удивился Крячко. – Ни одного протокола за четверть века – это тебе не фунт изюма, а железный факт и большая редкость.
Лев Иванович возмутился:
– Да что вы, сговорились, что ли? Жена-то понятно, если ей что-то в голову взбредет, она и черта оправдает, а ты с чего взял? Разница-то есть между «ни одного» или «ни одного серьезного»?
– Лева, ты чего? – удивился Станислав. – Ну я же тебе говорю, что ни-че-го, то есть абсолютно.
– Да не бывает так. Порядочный неформал, который ни разу прилюдно не нажрался, не переломал мебели в гостинице…
– Ни-че-го, – повторил коллега.
– …не набил бы лицо репортеру…
– Да проверял я!
– В связи с чем? – требовательно вопросил Гуров.
– Да просто все, – проворчал Крячко, – доча как-то поставила ультиматум: иду на Сида в «Олимпийский». Мать в крик, я, понятно дело, – нет, и все, а она так индифферентно: некультурно так с детьми обращаться. Мы взрослые люди, так?
– Ну, ну?
– Вот и ну. Говорит: папуля, найдешь имя Сида хотя бы в одной оперсводке – тогда не пойду, договорились? Я и купился.
Станислав замолчал, потирая уши, и наконец угрюмо закончил:
– Только даром время потерял. Не нашел.
– И что же, пришлось отпустить?
– Щаз. Я с ней пошел.
– И что же?
– Ничего, нормально, – пожал плечами Крячко, – голос красивый, музыка ничего. Если бы не дергался, как эпилептик, – вообще было бы здорово. Правда, доча сходила как-то в его театр – вся в соплях вернулась, расчувствовалась. Талантище, драматический гигант, говорит.
– А что смотрела?
– Да я помню, что ли? В своем стиле, про какого-то брадобрея-потрошителя.
Отсмеявшись, Гуров призвал к порядку:
– Ну так и быть, пусть будет панк дисциплинированный и законопослушный.
И вернулся к текущим делам, и занимался этим до того, как по-хозяйски отворилась дверь кабинета и на пороге возникла секретарша генерала, Верочка.
– Трудимся, господа полковники? – поинтересовалась она, постукивая ноготками и поправляя локон.
Станислав солидно заверил, прихлебывая чай и по-купечески отдуваясь:
– Ой, трудимся, Верочка, семь потов сошло.
– Молодцы, – одобрила секретарша шефа, – вы, Станислав Васильевич, можете продолжать трудиться, а вы, Лев Иванович, извольте отправляться к руководству. Оно жаждет вас видеть.