Жан Ив хотел было что-то сказать, но Эспиталье остановил его жестом.
– Замечу, однако, – продолжал он, – что наши акционеры все-таки не идиоты. Они прекрасно понимают, что такая сеть, как «Эльдорадор», не может сделаться рентабельной за один год, возможно, и за два тоже. Но на третий год они начнут сопоставлять цифры, и выводы не заставят себя ждать. И вот тут – пусть у вас будут распрекраснейшие проекты, сулящие бездну возможностей, – я уже ничего не смогу поделать.
Наступило продолжительное молчание. Леган сидел неподвижно, опустив голову. Эспиталье задумчиво водил пальцем по подбородку.
– Все ясно, – произнес наконец Жан Ив и еще через несколько секунд добавил спокойным деловым тоном: – Я дам вам ответ через три дня.
3
В следующие два месяца я видел Валери очень часто. Собственно говоря, мы виделись каждый день, за исключением одного уик-энда, когда она уезжала к родителям. Жан Ив решил согласиться на предложение «Авроры»; Валери решила последовать за ним. Помнится, она прокомментировала это так: «Мои налоги возрастут до 60 процентов».
В самом деле, хотя зарплата ее увеличивалась с сорока до семидесяти пяти тысяч франков в месяц, разница, с учетом налогов, оказывалась не такой уж значительной. Она знала, что с марта, когда она перейдет в «Аврору», ей предстоит вкалывать изо всех сил. Пока же все шло хорошо: они объявили в «Нувель фронтьер» о своем уходе и теперь спокойно передавали дела. Я советовал Валери откладывать деньги, открыть специальный счет или не знаю что; хотя, по правде говоря, мы совсем не задумывались о таких вещах. Весна выдалась поздняя, но мы не огорчались. Когда потом я размышлял об этом счастливом периоде жизни с Валери – как ни странно, у меня осталось о нем очень мало воспоминаний, – я пришел к выводу, что человек не создан для счастья. Чтобы получить реальную практическую возможность счастья, человек должен был бы преобразиться – трансформироваться физически. Чему уподобить Бога? Во-первых, разумеется, женскому нижнему «я»; а кроме того, например, пару в турецкой бане. Словом, чему-то такому, в чем мог бы реализоваться дух, потому что материя уже пресыщена наслаждением. Я теперь совершенно убежден, что дух еще не родился, он ждет своего часа, и рождение его будет трудным; пока мы имеем о нем неполное и неверное представление. Когда я доводил Валери до оргазма, когда тело ее содрогалось в моих объятиях, меня порой охватывало мгновенное, но пронзительное ощущение, что я поднимаюсь на новый, совершенно иной уровень сознания, где не существует зла. В минуты, когда ее плоть прорывалась к наслаждению, время останавливалось, а я чувствовал себя богом, повелевающим бурями. И в этом заключалась моя первейшая радость – несомненная, совершенная.
Вторая радость, которую принесла мне Валери, состояла в ее удивительной доброте и мягкости характера. В иные дни, когда она задерживалась на работе – а со временем она стала задерживаться все дольше и дольше, – я чувствовал, что она издергана и утомлена до предела. Но она никогда не срывала раздражение на мне, ни разу не рассердилась, не закатила истерики, непредсказуемого нервного припадка из тех, что нередко делают общение с женщинами мучительным. «Я не тщеславна, Мишель, – говорила она. – Мне хорошо с тобой, мне кажется, что ты – мужчина моей жизни, и на самом деле мне больше ничего не нужно. Но увы: я вынуждена добиваться большего. Я – часть системы, мало что дающей мне лично и вообще бесполезной; но как выйти из нее, я не знаю. Надо будет обдумать это на досуге, только не представляю, откуда у нас возьмется досуг».
Что до меня, то я работал все меньше; исполнял свои обязанности от и до. Заканчивал так, чтобы, купив еды на ужин, спокойно успеть домой к «Вопросам для чемпиона»; ночевал я теперь у Валери. Как ни удивительно, Мари Жанну, похоже, не огорчало отсутствие у меня служебного рвения. Сама она любила нашу работу и всегда была готова взвалить на свои плечи дополнительную нагрузку. Мне кажется, больше всего она ждала от меня доброго отношения – а я и был все это время добр, мил, спокоен. Ей очень понравилось коралловое ожерелье, которое я привез ей из Таиланда, она надевала его каждый день. Готовя документацию к выставкам, она порой бросала на меня странные взгляды, смысл которых оставался мне неясен. Однажды – это было в феврале, в день моего рождения, – она сказала откровенно: «Ты изменился, Мишель. Не знаю, в чем именно, но ты выглядишь счастливым».
Она была права; я был счастлив, я это помню. В жизни, понятно, всякое случается, нас подстерегает множество проблем, старость, смерть – все так. Однако, вспоминая эти несколько месяцев, могу засвидетельствовать: счастье существует.
А вот Жан Ив, безусловно, счастлив не был. Помнится, мы ужинали как-то втроем в итальянском ресторане, точнее в венецианском, короче, в каком-то довольно шикарном месте. Он знал, что из ресторана мы с Валери пойдем домой и будем любить друг друга. Я не находил, что ему сказать, все и так было ясно, даже слишком. Ясно было, что жена его не любит, что она, возможно, никого никогда не любила и, вероятно, никого никогда не полюбит. Не повезло ему, вот и все. Человеческие отношения не так сложны, как их расписывают: бывают ситуации неразрешимые, а вот чтоб действительно сложные – это редко. Ему, понятно, надо было разводиться; дело непростое, но необходимое. Что я мог добавить? Мы исчерпали тему, еще не доев закуски.
Затем перешли к будущей работе в «Авроре»: у Жана Ива и Валери уже родились кое-какие идеи относительно возрождения «Эльдорадора», они знали, в каком направлении думать дальше. В своей среде оба считались компетентными специалистами; но они не имели права на ошибку. Провал на новой должности не означал бы конца их карьеры: Жану Иву было тридцать пять лет, Валери – двадцать восемь; им бы позволили попробовать еще раз. Однако подобные промахи не забываются, им пришлось бы начинать заново с гораздо более низкого уровня. Все мы жили в обществе, где заинтересованность в работе обусловливалась зарплатой, или, шире, – материальной выгодой; такие понятия, как престиж и почет, отошли на второй план. При этом развитая система перераспределения доходов через налоги позволяла здравствовать всяким паразитам и просто никчемным людям, к которым в некотором роде относился и я. Существовавшая у нас экономика смешанного типа медленно эволюционировала в сторону большего либерализма, постепенно преодолевая предубеждение против ссуды под процент и против денег вообще, еще живое в странах с давней католической традицией. Жан Ив с Валери ничего от этого не выигрывали. Некоторые выпускники ВКШ, совсем еще молодые, иные так просто студенты, даже и не думали устраиваться на работу, а сразу пускались в биржевые спекуляции. Подключались к Интернету, оснащали компьютеры новейшими программами наблюдения за рынком. Иногда объединялись в клубы и тогда получали возможность распоряжаться более значительными средствами. Так возле своих компьютеров и жили, работали посменно двадцать четыре часа в сутки, никогда не брали отпусков. У них у всех была одна простая цель – к тридцати годам стать миллиардерами.